– И мне того ж! – добавляет Снандулия. Видимо, у нее нелады с фантазией.
– А ты что молчишь, дочка меньшая, любезная? – вопросительно поглядел на Акулину купец (хотя, конечно, вы помните, что на самом деле Акулина – Марина, и родилась она в XXI веке, а не в сказке). Но она знала, что просить.
– Купи мне, батюшка, – сказала хитрая Акулина голосом деревенской дурочки, – перышко Финнета – Ясна сокола.
– И ты туда же?! Нешто порчу на тебя навели, чадо! – крестится Козьма. – Беду-стыдобу на себя накликать хочешь? Чего другого попроси, духов там заморских французских на розлив, тапок китайских, бралиянтов стекла чешского.
– Ну на что тебе энто перышко? – увещевает Снандулия. – Пастуха Козлодоева в носу щекотать?
– Та-то, чай, с прошлого раза натешилась, – презрительно кривит губы Явдоксия. – На весь околоток себя ославила.
– Будет! – отец, видно, и сам не рад, что спросил Акулину. – Что ж, раз просишь, быть по сему. Чему быть, того, видно, не миновать.
Не знала Марина-Акулина, что до нее уже была в сказке девица, тоже попросившая такое перышко. И к ней прилетел Финист – Ясный сокол, да только не полюбилась она ему. Со злости та девица, как он в сокола обратился, целый пук перьев из его хвоста выдрала и пустила по ветру: пускай еще дурочки найдутся, счастья с Финистом попытают!
В воскресенье Козьма действительно отправился на ярмарку, напутствуемый просьбами, чтоб панбархат был «обязательно с зернью да нитью золотою». На Акулину он посмотрел со вздохом и ничего не сказал...»
(Здесь начиналась любимая Марьей и Дарьей часть, и Авдей потому всегда инсценировал свой рассказ.) Итак...
«...Оставшись без отцовского контроля, Явдоксия и Снандулия недоставали из громадных своих сундуков пропахшее нафталином приданое и начали примерять сарафаны, юбки, поневы, кокошники, платки, попутно насмехаясь друг над другом и над Акулиной, лишенной всех этих нарядов. Акулине было дозволено быть лишь безмолвным наблюдателем на демонстрации коллекции славянской моды осенне-летнего сезона да еще застегивать пуговицы и стягивать кушаки на слишком уж располневших талиях сестриц.
– Ах, зело лепотна моя кика-то парчовая! – крутилась у зеркала Явдоксия, так и этак примеряя на голову жутко нелепое сооружение с длинным шлейфом из тафты.
– Полно тебе, у меня кокошник лучше! – горячилась Снандулия. – Речным жемчугом да самоцветными каменьями расшит!
– Уж и жемчуг! Ой, не смеши меня! Знаем мы таковы каменья – стекло битое бутылошное! Одно слово – бужутерия!
– А вот и нет!
– А вот и да!
Поругались сестры и вцепились друг другу в косы, зашипели, как кошки. Еле разняла их Акулина, да за то и поплатилась: принялись сестры над ней смеяться.
– Что рот раззявила, аки кликуша блажная? – напустилась на девушку Явдоксия, хотя Акулина на самом деле была очень красивой и ротик у нее был... как у Даши...»
– Нет, как у меня! – сразу требует справедливости Марья.
– Ты в прошлый раз была Акулиной! – не остается в долгу Дарья и кидает в сестру мишкой.
– Ти-хо! А то дальше не буду рассказывать. Дашка, ну-ка, пей микстуру. Не реви, она сладкая. Так, Марья. Твоя задача: быстро проглотить этот порошок и запить молоком. Молоко холодное? А ты что, горячее любишь? Ну, вот, я так и думал...
– Рассказывай дальше!!! Ну, папочка!
– Ладно.
«... Хитрая Явдоксия загрузила Акулину непосильной работой:
– Ступай, все горницы подмети, квашню поставь, крупы гречневой перебери, кадку под капусту простерилизуй, ой, чаво это я говорю-то!
– Хорошо, сестрица, – только и сказала Акулина и принялась за дела.
Когда Акулина на кухне сортировала крупу и чечевицу, подошла к ней тихонько старая нянька Арина Родионовна, которая от души жалела горемычную девушку.
– На-ка, горемычная, покушай, – сунула она Акулине петушка на палочке. – Совсем сестры-срамницы тебя умучили!
– Спасибо, бабушка. – Акулина-Марина вовсе не любила петушков из жженого сахара, но из вежливости принялась его сосать. – И пошто сестрицы на меня взъедаются...
– Уж больно ты личиком хороша, милая, вот оне и завиствуют, куры рябые, неуклюжие, – растолковывает нянька. – Да и матушка-покойница боле всех тебя любила-баловала. Нонче же только батюшка и заступится. Да еще, – тут нянька понижает голос, – женишок твой жданный-гаданный.
При словах о женихе всякая девушка, даже самая умная, теряет голову. Тем более в сказке. Бедная Акулина так разволновалась, что сунула в мешок с гречкой миску отборного проса.
– Нету у меня жениха, баушка...
– Уж будто! А кто же в светлицу твою летал, светло перышко потерял?
– Ну, мало ли птиц летает. Не февраль месяц, – сказала Акулина, вспомнив о том, что, и правда, недавно вечером возле окна крутилась какая-то невзрачная птица.
– Птиц-то много, милая! А Финист-сокол один. Вот тебе и счастье привалило: возьми, милая, вот оно, перышко Финиста – Ясна сокола, жениха твоего нареченного, супруга навечного.
Акулина взяла в руки перо, слегка испачканное присохшим кое-где пометом. Ничего особенного и волшебного в нем пока не наблюдалось...
– А я батюшку просила с ярмарки привезти, – растерянно протянула она и принялась отколупывать с пера присохшие сероватые комочки. – У вас-то оно откуда?
– Схоронила тайно, как он прилетал да о ставни твоей светлицы заполночь бился-колотился... Бери да спрячь. Как луна-то в силу полную войдет, ты его и призови снова.
– Ну хорошо, – сказала Акулина и спрятала перо.
А вечером Козьма Скоробогатый вернулся с ярмарки, хорошо нагрузившийся заморскими товарами и отечественной брагой. Явдоксия и Снандулия с визгами восторга приветствовали тяжеленные отрезы панбархата неприглядной для глаз расцветки, примеряли повязки из парчи и серьги из самоцветных каменьев...
– А тебе, дочь меньшая, любезная, привез я просимое. Тыщу рублей отдал! – с этими словами купец полез за пазуху и вытащил расшитый платок...
Да, это было еще одно перо. Только совсем непохожее на то, что сунула в руки Акулины Арина Родионовна. Перо блестело как древнее благородное золото, было тяжелым и прохладным на ощупь. Даже сестры притихли, глядя из-под своих бархатных завалов на это сокровище.
– Это и есть перышко Финиста – Ясна сокола? – тихо спросила Акулина.
– Оно самое, не сумлевайся. У меня вот и грамотка к нему есть. Доказуется там, что перо сие не подделка рук человеческих, а истинно редкостной птицею изроненное.
В грамотке глаголицей написано было следующее:
«Сертификатъ качества.
Сия грамота подтверждаеть, что рекомое перо есть истинно перо Финиста – Ясна сокола и содержит в себе:
