Девочки изводили папу и бабушку ежедневными вопросами о том, куда пропала мама. Сказкам о том, что мама гостит у больной подруги, они справедливо не верили. При этом прагматичная Марья сказала так:
– За это время можно уже целую больницу подруг вылечить или даже похоронить. Где мама?
Дарья же вдруг потрясла отца тем, что втихомолку принялась набивать свой маленький пестрый рюкзачок трусиками, таблетками аспирина и пачками крекеров. Рюкзачок был при уборке обнаружен под кроватью, там же Авдей нашел свой старый карманный фонарик и завернутый в банное полотенце меч, врученный писателю в качестве литературной премии одним из престижнейших издательств. На вопрос: «Зачем тебе все это, Дарья?!» – дочь сначала по-партизански отказывалась отвечать, а потом, разревевшись, заявила, что она хочет идти искать маму, а меч ей нужен, чтобы защищаться от врагов, как бесстрашный горец Макдауэлл...
«Дети! Чего же ты хотел – чтобы они о матери родной забыли?!» – справедливо заметила тогда теща. Авдей, конечно, ни в коем случае не желал, чтобы дочки забыли Вику, но их постоянно похоронный вид и чересчур бесшумное хождение по квартире наводили писателя на грустные мысли. Хуже того. Собственные дети стали казаться ему какими-то ирреальными, как в фильмах про привидения и вампиров. В полнолуние он ненароком заглянул в детскую – проверить, спокойно ли девчонки спят. И остановился на пороге, похолодев от вцепившегося в ребра ужаса. Марья и Дарья, облитые серебристым молоком лунного света, проникавшего сквозь незашторенные окна, с закрытыми глазами кружились посреди комнаты в сомнамбулическом трансе. Авдей попытался переступить порог детской – и не смог, как в страшном сне наблюдая за этим действом и не в силах остановить его. Девочки потанцевали и все так же, не открывая глаз, держась за руки, прошли сквозь стоявшего в дверях папу. И благополучно рассыпались серебристой пылью, едва Авдей с придушенным воплем глянул им вслед... На грохот упавшего мужского тела прибежала полусонная Татьяна Алексеевна. Она включила свет, привела зятя в чувство и с пониманием выслушала его спутанный рассказ о том, что он видел. После чего они вместе подошли к девчоночьим кроваткам. Машка и Дашка безмятежно спали, прижимая к себе любовно замусоленных плюшевых медведей...
– Не понимаю... – прошептал Авдей.
– Водки выпей – все пройдет, – в ответ прошептала теща и заботливо отвела зятя на кухню. – Чего тут непонятного? Это наверняка мороки были. Полнолуние, вот они и бродят...
– А вы откуда знаете?
– Ну... Знаю, и все, – уклонилась от ответа полковничиха в отставке и тоже хлопнула рюмашку «Лужковской-люкс».
Наутро Авдей вместо того, чтобы вести девочек в сад, а самому ехать на киностудию (по одному из его романов собрались снимать эротический боевик «Девять с половиной мечей»), остался дома и принялся бесстрашно штудировать принадлежащую Вике книгу с заманчивым названием «Как отличить морока». Первые пять прочитанных страниц повергли его в уныние – судя по перечисленным признакам, мороком был не только он сам, но и теща, и Баронет, и даже пара знакомых писателей-фантастов...
Словом, жизнь превратилась в тихий повседневный кошмар. Если бы не Инари.
Однажды, после того, как они в очередной раз вместе навещали Вику, Инари вдруг сказала Авдею, что хотела бы увидеть его дочерей и тещу. И едва прекрасная японка переступила порог жилища Белинских, она словно зачаровала всех! Девчонки прилипли к ней, как мухи к меду, упрашивали, чтобы тетя Инари поиграла с ними и сделала из их косичек такие же, как у нее, прически. Татьяна Алексеевна же была в восторге от того, что Инари тоже любит есть тофу (соевый творог) и прекрасно готовит сасамакидзуси, хотя Авдей не понимал, что такого вкусного в колобках из вареного риса с уксусом и кусочками сырой рыбы. Впрочем, то, что приготовила госпожа Такобо, он готов был есть без возражений, будь то хоть копченая саранча...
Вместе с Инари в дом проникла атмосфера легкой влюбленности, от которой хотелось совершать приятные глупости вроде дарения подарков, выращивания орхидей и грибов-вешенок, сочинения лирических стихов и собственноручной починки протекающего на кухне крана... Марья и Дарья проявляли свою любовь в том, что воодушевленно изрисовывали для тети Инари целые альбомы, хотя раньше ни Авдей, ни Вика не видели у них интереса к художеству. Татьяна Алексеевна заказала по каталогу и, гордясь собой, вручила японке полный набор модной кислородной косметики «Фаберлик», что, по мысли Авдея, являлось несомненным признаком истинно женской солидарности.
Инари тоже не оставалась в долгу. Недаром японцы слывут самым деликатным, вежливым и любезным народом. Инари каким-то образом узнала, что Татьяна Алексеевна мечтает приобрести собрание сочинений Ясусари Кавабата, раздобыла-таки его и, смущенно улыбаясь, преподнесла теще книги, завернутые в фуросики с тысячекрылым журавлем. Девочкам она подарила по кимоно с поясами, тканными вручную, и сама же их в эти кимоно нарядила, объясняя, что именно так одеваются японские девочки во время традиционного весеннего праздника кукол...
Авдей втихомолку любовался Инари, восхищаясь и страдая одновременно. Он самому себе боялся признаться в том, что его отношение к прекрасной японке давно вышло за приемлемые границы целомудренной дружбы. Безупречная и в то же время удивительно трогательная красота Инари довела писателя до бессонницы и трех скоропалительно испорченных венков сонетов. Эта женщина словно была всюду. Падающий снег напоминал о совершенной белизне ее кожи, стелющиеся над землей ветви плакучих ив – о ее хрупкости и грации, а ослепительные в морозном ночном небе звезды были столь же недоступны. И если раньше Авдею, как честному супругу, снились сны исключительно с участием Вики, то теперь в его воспаленных сновидениях царила Инари. Да еще как царила! Она приходила к нему в алом, с золотым широким поясом, кимоно; с грацией, достойной стихов Сайге, распускала пояс, и складки ее одежд струились на пол, подобно алому водопаду. Инари поднимала тонкие невесомые руки, вынимала нефритовые заколки из строгой прически, и блестящие черные волосы окутывали всю ее фарфоровую фигурку. Дивное созданье, сияя очами, приникало к истомленным желанием губам писателя Белинского, но вместо того, чтобы одарить эти губы бесконечным сладостным поцелуем, Инари шептала:
– Пожалуйста, не забудьте купить Вике еще бананов.
Тут сон окончательно портился. Потому что в него (то есть в сон) врывался сиренево-серебристый дракон и, полыхая как взорванная бензозаправка, принимался вопить:
– Изменник коварный! Я отдала тебе лучшие свои бананы, тьфу, то есть годы! Да я тебя знаешь во что превращу?! В унитаз общественного туалета на Курском вокзале! И быть тебе унитазом до конца дней своих! И пусть твой сливной бачок постоянно ломается!
Понятно, что после подобных сновидений человек просыпается в холодном поту и судорожно пересчитывает свои конечности. И романтические мысли не посещают его голову примерно несколько часов.
Но когда приходила Инари, все страхи и сомнения казались Авдею смешными. Главным становилось то, что он мог коснуться узкой нежной ладони, слушать голос, любоваться посадкой головы и плавной линией бедра... Благо еще то, что Татьяна Алексеевна тоже как бы ослепла в своей очарованности прекрасной японкой и не замечала явных симптомов влюбленности своего непутевого зятя. А то Авдею кошмарные сны точно показались бы явью.
