Хозяйка честит подвыпившего хозяина. Делать нечего. Читать не читается. Пойду сегодня к Наташе, в Райполевод.
21 июня, суббота
Вот чертова погода! Дожди и ветер. Грязища, холод. Приходится сидеть дома. Только что прошел град. Вчера у Наташи был выходной день. С утра делами занимались, а потом спали до вечера. Сегодня с утра помыла голову, потом написала два письма и собралась на почту. А почта оказалась закрытой. Теперь сижу и выжидаю. А на улице опять будто дождь собирается. Очень скверно, что нет часов. Все приходится гадать о времени.
Живу здесь уже неделю, и ни на минуту из головы не выходит мысль: а что же я буду делать, когда кончится отпуск? Грозный вопрос, он мне не дает покоя. Наташа говорит, чтобы я не думала об этом, так как все равно ничего придумать нельзя. Но не думать – нельзя. Вполне определенно чувствую, что я хочу остаться здесь. Но как это устроить – не знаю. В Москву ехать не хочу.
2 июля, среда
Давно не писала. И не потому, что не о чем было писать, а потому что некогда было писать. Правда, это странно звучит – «некогда было», но это так. Чего я делаю, сама не знаю. Но только до четырех часов, пока приходит Наташа, я всегда чем-нибудь занята, и время проходит незаметно.
Наверное, уже вторая неделя, как стоит хорошая погода. Это, конечно, гораздо лучше, чем дождь, есть возможность не сидеть весь день дома.
Сначала, как установилась погода, мы с Наташей после обеда отправлялись гулять в степь или в лес и гуляли до заката солнца. Хорошие прогулки! В лесу искали землянику, лазали между колючих кустарников, собирали цветы. В степи шли по бесконечной дороге, по однообразной равнине. Потом днем, без Наташи, я стала тоже ходить гулять преимущественно в лес, но далеко не ходила, трусила. Лягу где– нибудь на полянке в траву, нос кверху, и «загораю», вернее, жарюсь на солнце до того, что у меня кожа начинает слезать.
Сейчас я сижу в саду на земле, под яблоней, передо мной табурет, на нем тетрадь и чернила. Писать страшно неудобно, и это настолько испортило мне настроение, что я бросаю писать. Писать в хате не хочется, душно очень.
4 июля, пятница
С Наташей что-то неладно. Позавчера сижу в саду, вдруг заявляется, бледная, еле на ногах стоит. Я удивленно глянула на солнце – высоко еще, трех часов нет. Оказывается, ей нездоровится. Легла спать и пролежала до вечера. А вчера не ходила на службу, весь день провалялась, и к вечеру сильный жар был. Болит у ней горло.
Сегодня она все-таки пошла на службу, хотя вид у нее аховый. Просила ее обязательно зайти к доктору.
У самой у меня отчаянно заболело горло и зуб. А лечить не знаю чем. Вероятно, мы в последние дни простудились. Жара стояла, и мы очень часто на реке торчали, бродили с одного берега на другой. Хоть и жарко, но ноги в холодной воде простудились.
Хозяйка наша последнее время злится что-то, не обращает на нас никакого внимания. Сначала была такой предупредительной, а теперь только и знай сама обо всем напоминай ей.
Вообще, мне последнее время очень разонравились наши хозяева. Хозяйка – страшная неряха, так все у ней грязно, что смотреть тошно. О нашей горнице она уж и не заботится. Вчера, например, шел очень сильный дождь, и с потолка в некоторых местах текло. А в одном месте, посреди горницы, не только вода капала, а прямо глина кусками валилась, в результате чего на полу образовалась куча глины с мелом. Дождь шел вчера до вечера, и куча убрана не была. Сегодня утром куча опять лежит. На моей обязанности лежит метение горницы, но я принципиально решила не убирать этой кучи. С какой это стати я буду убирать? Если бы Настя была бы очень занята, тогда бы еще можно было убрать, а то все утро просидела сегодня на скамеечке у ворот, чулок вязала, а убрать не могла. В общем, куча так и лежит и покуда будет лежать – неизвестно.
У хозяев больные ребята. Самая маленькая девочка недавно умерла от коклюша, а двое оставшихся тоже больны коклюшем, кашляют отчаянно. Похоронив девочку, вздумали хозяева спать в нашей горнице, на полу; в результате такого переселения мы с Наташей не могли спать по целым ночам, так как ребята ужасно кашляли среди ночи. Вдобавок девчонка такая капризная, так вечно кричит и ноет, что от нее не было никакого покоя. Потом хозяин с мальчишкой перебрались спать опять на кухню, а Настя с девчонкой остались с нами. Нам с Наташей не приходилось спать из-за этой горластой девчонки. Я начала нервничать и злиться, Наташа не высыпалась. Наконец, когда Наташа заболела, она решила сказать Меркулычу, чтобы в горнице у нас никто не спал. С этого дня мы снова спали одни. Кроме того, на улице, вследствие дождей, посвежело, и у нас не так душно в хате, а то прямо спать нельзя было из-за духоты.
Сейчас Настя все-таки убрала кучу. Жаль, пусть полежала бы уж до вечера. Накануне Наташиной болезни были в кино, в первый раз за время моего пребывания в Преображенке. Смотрели «Солистка его величества», дребедень какая-то. Меня мало интересовала картина, я интересовалась публикой. Были преимущественно служащие, вообще публика интеллигентная. Кино проходило без музыки, которую заменяли реплики публики. Шум стоял нестихаемый. Мне вспомнились московские кино, в которых тишина невозмутимая, как будто публика считает, что разговоры мешают смотреть. А здесь предпочитают тут же вслух критиковать картину. Собрались с Наташей на следующий день опять пойти в кино, но она заболела. Тут как раз опять начались дожди. Вчера, например, весь день лил дождь потоками, а сегодня, погода хотя и хорошая, но грязища стоит непролазная, так что приходится сидеть дома. Из-за болезни теперь нельзя на реку сходить, и это весьма досадно. Нужно бы голову помыть, и нельзя. Мы с Наташей решили, что устраивать баню удобнее всего прямо на реке, потому что дома слишком много канители. А теперь вот сидим грязные.
Сижу уже почти три недели в Преображенке. Жизнь однообразная, одиночество страшное. Все время только с Наташей вдвоем и вдвоем. Правда, это вовсе не так плохо, но мне это начинает надоедать. Я хочу людей! Хочу жизни! Из-за этого меня даже в Москву потянуло.
Вчера я сказала Наташе о том, что мне надо людей. Она заявила, что действительно последнее время она отдалилась от общества, но только потому, что ей совершенно достаточно того, что я с ней. Мое общество ее удовлетворяет вполне, и она не чувствует надобности куда-либо ходить и кого-либо видеть. Мне пришлось заявить, что такое положение меня вовсе не удовлетворяет и что я хочу людей. Все-таки без людей скучно. Правда, всегда можно найти какое-нибудь занятие, но люди все-таки необходимы.
При желании можно не уезжать из Преображенки. Можно устроиться здесь где-нибудь деловодом или секретарем, но мне это мало улыбается. Перескакивать со своей специальности на другую – это значит портить себе карьеру на будущее. И потом, здесь страшно низкие оклады. Главное же, что меня удерживает от службы здесь, это условия здешней жизни. Ведь жизнь здесь – застойное болото. Жить здесь, после шумного города, – трудно. Правда, я люблю деревню, я могла бы жить здесь, но все-таки меня что-то начинает раздражать и здешняя публика, и ее жизнь. Чтобы жить здесь, надо иметь богатую личную жизнь, как сказала вчера Наташа. Я боюсь за нее, боюсь за ее жизнь в этой глуши. Ей необходимо еще до зимы смотаться отсюда. В Москву она не хочет ехать. У ней прямое намерение уехать в Сталинград. Один из ее сослуживцев, член правления Райполевода, некто Рессин, обещает устроить ее в Сталинград. Это самое лучшее для нее. Теперь буду спать и видеть, чтобы она устроилась в Сталинграде. Здесь жизнь не для нее. Она слишком развита, чтобы ее могла удовлетворять эта сонная жизнь без всяких интересов. Особенно жутко будет здесь зимой. Как можно скорее ей надо смотаться отсюда. Таковы ее планы на будущее. Она спросила о моих планах на будущее, но мне нечего было отвечать. У меня нет планов, я не знаю, что я буду делать дальше. Я хочу учиться, но это невозможно. Я не хочу служить, и это тоже невозможно. Я не хочу расставаться с Наташей и боюсь, что и это невозможно. Остаться здесь каким-нибудь деловодом – пропащее дело. Тем более если Наташа уедет в Сталинград, что я буду здесь делать? Так что придется мне ехать в Москву и постараться там загрузиться делами по горло, чтобы думать было некогда.
