Вечером этого дня отправилась на курсы. Чувствовала себя неважно, так как уроки не учила. В группе ожидали посещения Бородиной (директор техникума) и поэтому вели некоторую подготовку. Распределяли спичи, диалоги и прочее. О. Р. заявила, что я непременно должна приготовить спич на свободную тему. Я сказала, что буду готовить спич на тему «Наводнение», и решила рассказать о своем утреннем путешествии с Елоховской до завода. Я была твердо уверена, что справлюсь с этим спичем и перед Бородиной не ударю в грязь лицом. Однако получилось другое.
Вдруг я потеряла всякую способность к приготовлению спичей. Я просиживала целые вечера со словарем и тетрадкой, но ни черта не получалось. А тут еще дивные вечера, в которые гулять тянуло, а не заниматься. Мне чего-то не хватало, и эта неудовлетворенность в личном мешала моим занятиям.
В тот день, когда я должна была выступить со своим спичем перед Бородиной, я не пошла на курсы. Правда, я вовсе не думала так поступить, но случилось так, что в этот день я очень плохо себя чувствовала, и решила немножко отдохнуть. Наша компания, то есть Нина, Ш. и Б., в этот день отправились после работы на Москву-реку, и я, отгоняя мысли о курсах, отправилась вместе с ними.
В этот вечер Б. должна была производить сборы для переезда на новую квартиру. Ш. и я вызвались помочь ей и после прогулки отправились к ней. Помощи мы ей, конечно, никакой не оказали. Проболтали весь вечер и ничего не сделали. Было как-то очень хорошо, и я вдруг заметила, что Шипетин начинает мне нравиться. По простоте душевной я немедленно сказала об этом Ревекке на английском языке, так как Ш. сидел тут же в комнате. Потом весь вечер я рассказывала им о Наташе, о своем горе, связанном с разлукой с ней. Я очень редко кому-нибудь рассказывала об этом, но в этот вечер на меня, что называется, «наехало». Разошлись поздно вечером. Я шла домой одна, и опять какое-то чувство неудовлетворенности ныло глубоко в груди.
VIII
Первый период моего сближения с Ревеккой был периодом непрерывной болтовни в служебное время. Мы болтали, невзирая ни на какие срочности дела, болтали на любые темы, иногда самые неожиданные и интересные. Очень часто «промывали косточки» своим друзьям, Нине и Шипетину. Занятие это во все эпохи было любимейшим занятием женщин, и мы с Ревеккой в этом отношении не уступали другим.
Интересно то, что я, обычно очень скрытная и никогда не высказывающая своих мыслей до конца, оказалась вдруг очень болтливой и откровенной. Сказалось, вероятно, то, что я целую зиму провела в одиночестве, не имея ни разу интересных собеседников. И как только я нашла интересного человека, я дала волю своему языку.
О Шипетине говорили очень часто. Говорить о нем было чего. Я его еще не знала тогда, но он заставил меня обращать на себя внимание. Человек умный и развитой, с определенным мировоззрением, он казался очень серьезным и солидным, несмотря на свои двадцать с небольшим лет. Меня главным образом поражала его молодость, и я всегда удивлялась тому, когда он успел так развиться и приобрести такую самостоятельность и независимость. Поражала меня еще в нем необыкновенная деловитость. Внутри завода он вечно был поглощен делом и только делом. Деловое, неподступное лицо, деловые разговоры. Это опять как-то не вязалось с его молодостью.
Но вот что мне не нравилось в нем, так это какая-то грубость в обращении, некультурность, невоспитанность, неряшливость в костюме и невнимательность к окружающим. Последнее возмущало меня больше всего. Я не выношу невнимательности в людях. Я не выношу людей, которые смотрят на окружающее невидящими глазами.
Я откровенно высказывала тогда Ревекке свои мысли о Ш. Я заявляла, и это было правдой, что он человек не моего вкуса, не моих идеалов. Мой «принц» должен быть не таким. Правда, у меня не было создано образа моего «принца», так как я вообще не умею создавать образы и мыслю всегда конкретно. Зачем выдумывать какой-то несуществующий образ, когда встречаются в жизни люди, достойные моих мечтаний?
Шипетин был что-то «не то». Он мне не нравился, но он бесцеремонно вторгался в мою жизнь. Я не хотела этого вторжения, я повторяла себе, что это не моего идеала человек, но я была бессильна. Происходило что-то странное. Я отгоняла мысли о нем, старалась относится к нему как к хорошему знакомому, но это было нечто вроде попытки остановить руками несущийся навстречу поток воды. Хочешь ты или не хочешь, но вода захлестывает тебя. Так и меня совершенно против моей воли и к великому моему неудовольствию захлестнуло чувство какой-то симпатии к Шипетину. Это было совсем некстати, так как, во-первых, я должна была серьезно заниматься, так как я начала отставать, а во– вторых, мысля реально, я не питала никаких надежд на возможность сближения с Ш. Только иногда, когда было уж слишком тяжело и обидно, я разрешала себе немного помечтать. Обо всем этом я, уж конечно, Ревекке не рассказывала.
IX
Приближалось 1 мая. Я с нетерпением ждала свой любимый праздник и молила только, чтобы погода была хорошая. Ревекка собиралась на праздник отпраздновать свое новоселье и пригласить к себе небольшую компанию, ту самую, которая участвовала в той вечеринке, с прибавлением еще одного лица.
Кандидатуры долго обсуждались Ревеккой и Ниной, с моим участием конечно, и наконец список был утвержден. Но когда этот список был показан Шипетину, то он категорически возразил против двух лиц, говоря, что если они будут приглашены, то он участвовать не будет. Решено было этих лиц не приглашать, и после этого решения сразу как-то стало легко, так как и нас эти лица тоже стесняли. Решили собраться 2 мая. 1 мая – день демонстрации, на которую мы, конечно, все собирались. Новая квартира Ревекки находится недалеко от завода, и решено было, что я накануне 1 мая приеду к ней и останусь у ней ночевать, чтобы утром вместе отправиться на завод.
Погода перед праздником стояла очень хорошая. Жаркие дни и теплые вечера, в которые можно было гулять раздевши.
Накануне праздника настроение было чудесное. Мне надо было идти на курсы, но я и не думала об этом.
Днем, еще на заводе, предложила Ш. тоже приехать к Р. ночевать, чтобы веселее было. Сначала он, конечно, отказывался ввиду неудобства и прочего, но потом наконец он согласился, и мы условились, что в 10 часов вечера приедем к Ревекке.
Ну и спрашивается, очень хотелось мне идти на курсы, сидеть там целый вечер и мучиться угрызениями совести по случаю неприготовленных уроков? Совсем не хотелось.
Часов около 9 отправилась на Стромынку, где живет Р., слезла с трамвая у Стромынского переулка, и поскольку место мне было незнакомо, я случайно отправилась в противоположную сторону. Иду и чувствую, что не туда. Местность подозрительная и темно. Спросить кого-нибудь не догадаюсь, да и вообще не имею такой привычки. Шла, шла и вдруг… встречаю Шипетина! От изумления остановилась даже. Оказывается, он проехал остановку дальше и шел назад, к переулку. Я этой встрече, конечно, очень обрадовалась. Он, по-видимому, хорошо был знаком не только с расположением переулка, но и с домом также, так как прямо и уверенно привел меня к Ревекке.
Комната у ней очень хорошая, светлая, белая, уютная. Мне сразу так понравилось у нее, что я была очень рада провести у ней вечер. Сидели очень долго, до часу ночи. Болтали, болтали, но наконец захотели спать. Положение было затруднительное. Кровать была одна, а нас трое. Кроме кровати, ничего не было, и на полу постелить было нечего. Сели на кровать, потом попробовали лечь поперек – ничего не вышло, особенно у Шипетина, который ростом не обижен. Потом легли наискосок – опять что-то неудобственно. Потом решились лечь просто вдоль кровати по-настоящему. Хотя и тесновато было, но спать можно было. Ш. лег к стене, я в середине, Р. с краю. Нельзя сказать, чтобы сон был очень крепок и продолжителен. В два часа уснули, а в семь надо было вставать. Не знаю, как у Р. и Ш., но у меня голова разрывалась на части от такого неспокойного сна. Но в праздник головные боли воспрещаются, и поэтому я старалась напустить на себя побольше веселья.
