Иногда отец выходил ночью гулять, переодевшись в женское платье.
Однажды к нам должны были прийти кое-кто из родственников и в том числе папина мать. Отец придумал смелую шутку. Он переоделся в женское платье, гладко выбрился и повязал голову платком. Сел в комнате в ожидании родственников. Дело было, кажется, в воскресенье днем. Пришли родные и его мать. Отец сидел молча, и на него никто особенно не обращал внимания. Перед уходом его мать спрашивает мою: «А что это у тебя за баба сидит?» – «Да тут одна…» – ответила мама. Родная мать не узнала собственного сына, потому что он сбрил усы и надел женское платье.
24 ноября, пятница
На этой неделе прочитала одну книгу – «Вражда» Олдингтона. Книга произвела на меня громадное впечатление. Я так волновалась, когда ее читала, как будто вместе с ее героем жила его переживаниями.
Внешними событиями книга небогата. Богата она внутренними переживаниями героя. Это история одного молодого человека, которому к началу империалистической войны исполнился 21 год. У него не было ни профессии, ни определенного занятия, когда он попал на войну.
Антони Кларендон родился в обеспеченной английской семье, в хорошем старинном помещичьем особняке, окруженном старыми вязами, каштанами, рощей, – в общем, в уголке, богатом природой.
«Как каждый человек живет двумя смешанными жизнями, одной – явной, общественной, другой – скрытой, индивидуальной, так существует и два рода воспитания: одно – формальное, школьное, другое – результат бессознательных воздействий и которое почти всегда имеет гораздо больше значения. Только уже много позже понял Антони, как воспитывались его чувства и разум Вайн-Хаузом и окружающей его местностью. Тысячи раз он входил и выходил из дому; сотни раз, по тем или иным неотложным таинственным детским делам, он пересекал долину и горы, вовсе не замечая их. Однако каждый раз что-нибудь запечатлевалось в нем.
…Он понял это двадцать пять лет спустя, когда, очутившись однажды в этих краях, он нарочно спустился в долину, чтобы посмотреть на то, что когда-то было его родным домом…»
«…Ему просто хотелось понять, почему все это так много значило для него, почему он с такой необычайной ясностью вспоминал об этом среди суеты и гама парижского кабачка, среди мрачного озверения в окопах, среди вдохновляющей тишины гор…»
Долина изменилась. Там построили железную дорогу, станцию, изуродовали их дом модными окнами, срубили больше половины вязов, построили бетонный гараж.
«…он ясно понял, почему старый дом со всем тем, что окружало его, так много значил для него. По редкой случайности, которая из десяти тысяч жизней вряд ли приходится на одну, он провел почти двадцать лет среди такой полной гармонии, что он просто дышал ею так же бессознательно и естественно, как дышат чистым воздухом. Нарушение этой гармонии заставило сильней вспыхнуть его воспоминания о ней. Самый дом был воплощением гармонии, созданной людьми с ясными простыми чувствами, он стал символом их самих. Он гармонировал также и с окружающей природой, так что одно дополнялось другим. Эта гармония существовала, он жил ею, пусть даже только в наивных детских и юношеских грезах. Он был обязан ей своими самыми чудесными, самыми памятными переживаниями. Теперь она исчезла, как радуга в весенних тучах, и никогда не вернется. Как создать подобную гармонию из действующих ныне сил и противоречий?»
«…Может быть, это и правда, что ничему тому, что важно знать, научить нельзя, – все, что может сделать учитель, это указать дорожки. Тони прокладывал свою собственную дорожку, где-то между научными изысканиями отца и музыкой и поэзией матери. Он знал, что огорчает их, но не обращал на это внимания… Все, что не вытекало из жизни или иллюзии чувства, не существовало для него; даже когда он был мальчиком, ему казалось, что решать задачи – это немногим выше, чем решать шарады в воскресных газетах… Он всегда с восторгом ездил в Зоологический сад в Лондон и ненавидел музей естествознания.
…Генри Кларендон, его отец, говорил, что из него никогда не выйдет ученый… а Тони не мог преодолеть чувства изумления, что люди способны так гордиться какими-то мелочами».
«…Чересчур явно выраженный интеллектуализм отца и трепетная одухотворенность матери заставляли его скрывать его чувственный подход к жизни, как будто это было нечто тривиальное и отталкивающее. Он замкнулся в себе.
…Тони находил, что главное заблуждение его родителей заключалось в том, что они игнорировали физическую сторону жизни, точно они порвали всякую связь с землей, заглушили в себе биение жизненного инстинкта».
Книга эта подействовала на меня, собственно, юношескими переживаниями Тони, его отношением к любви и к женщине. В его переживаниях было нечто, что было у меня, вот это-то и волновало так меня во время чтения этой книги.
Когда ему было лет семнадцать, ему внезапно пришло желание увидеть обнаженное девичье тело. В детстве у него была няня, молодая здоровая девушка. Он часто видел ее полуобнаженной и бессознательно детскими глазами любовался ей. Теперь он вспомнил ее…
«…Как хорошо было бы увидеть обнаженное девичье тело, озаренное солнцем, и чтобы тени трепещущих листьев играли на ее коже. Но еще чудесней было бы держать прохладные груди в руках и чувствовать, как биение их жизни переливается в твои пальцы и биение твоей ответно переливается в них, и ощутить их упругость и аромат трепетными губами».
25 ноября, суббота
Вчера у меня были самые благие намерения выбрать из «Вражды» места наиболее для меня интересные. Но ничего не вышло. В квартире целый день стоял такой гам, что не было возможности писать. Соседские мальчишки «мило» играли в коридоре – они вопили дикими голосами и стучали палками. Я пыталась было не обращать на это внимания, но потом плюнула и пошла с Талочкой и с Лидочкой гулять. Можно находиться в любых условиях – в холодной квартире, с голодным желудком, со свечой вместо электричества – и все-таки писать (не важно что). Но нельзя писать, нельзя собрать ни единой мысли, когда кругом стук, и крик, и визг. Тут уж никакие нервы не выдерживают. Когда умолкают крики, на смену выступает радио. Соседи уже спят, а радио они, вероятно, слушают во сне. И обычно я не могу уснуть до двенадцати ночи, когда радио наконец перестает работать.
Я пыталась говорить об этом соседям, просила, чтобы они как-нибудь укрывали свой репродуктор, чтобы он не так орал, но они не понимают меня. До них просто не доходит, как это можно обращать на это внимание, когда они великолепно спят под любую музыку и под любой доклад. Я была бы счастлива, если бы можно было с восьми вечера и до следующего утра делаться глухой. Я пробовала затыкать себе уши, но это не помогает, видимо, слышит вся голова, а не только уши.
Мне хотелось провести параллель между переживаниями Тони и моими собственными.
Все-таки очень много было общего, правда, в другой форме, в другой обстановке.
Обычно среди широкой публики существует неписаное мнение, что между мужчиной и женщиной могут быть только примитивные животные отношения, что женщина заинтересована только в материальной стороне жизни, а мужчина, мол, не может обойтись без «этого», что мужчины это только, мол, самцы, а женщины только самки, что все, мол, это очень просто, обыкновенная физическая потребность. Нет, тысячу раз нет! Я никогда с этим не была согласна, но говорить об этом вслух было бы смешно. Я только радовалась, когда находила подтверждение своих взглядов хотя бы в литературе. Вот почему «Вражда» Олдингтона так на меня подействовала.
