С питанием здесь оказалось действительно плохо. Цены на все против Щучьего были значительно выше, а главное, ничего нельзя было достать даже и по высоким ценам. Мяса не было совершенно, молоко еще можно было доставать у соседей. По приезде купила 1,5 мешка картошки за 270 руб., да иногда Паша приносила с базара кислую капусту. Я привезла с собой из Щучинска топленое масло около 3,5 кг да немного крупы и муки. Здесь масла не было. После щучинской сытной жизни здесь первое время было очень тяжело. Очень мучил голод, постная пища не насыщала, да ее было недостаточно и по объему. Но потом это прошло, желудок, видимо, привык к небольшому количеству постной пищи.
Дни потекли однообразно. Вставала поздно, иногда отправлялась в город и бродила по магазинам. Купить было нечего, на базаре тоже было пусто. Покончив со всякой починкой, занялась рукоделием, надвязала себе сорочку, потом стала учиться вышивать крестом. Вышила один конец у полотенца. Понемногу начала читать. Прочитала книгу Боброва «Чкалов», потом начала читать Стейнбека «Гроздья гнева», но только начала и переключилась на Горького. Получилось это так: пошли как-то в кино, впервые по приезде в Омск, смотрели «Дело Артамоновых». Захотелось перечитать эту вещь, чтобы сверить ее с картиной (между прочим, я очень не люблю горьковских вещей на экране, как-то их не так показывают, не схватывают, по-моему, режиссеры сущности горьковских вещей, и картины получаются грубыми и скучными). Прочитала «Дело Артамоновых», в книге оно оказалось лучше, чем на экране. После этого захотелось перечитать все его вещи. Мона захватил с собой Горького, и вот сейчас я прочитала уже «Детство», «В людях», «Мои университеты» и читаю сейчас его рассказы автобиографического характера. Не стала только читать «Мать», я почему-то недолюбливаю эту вещь. Вещи Горького меня увлекают, в них много мыслей, сходных с моими.
С 23/I девочки пошли в школу, находящуюся недалеко от нашего дома. До этого в школах были каникулы. Но в школе им не повезло. Там было очень холодно после каникул, и они обе простудились. Лида долго кашляла, но в конце концов поправилась, а Талочка с 1 февраля начала температурить и вот уже второй месяц сидит дома, и у нее все время повышенная температура. Приходил врач из поликлиники, ничего не нашел. Дали направление в клинику, чтобы положить ее туда для выяснения диагноза, но там не было мест, и у меня пропала охота туда ходить. Девочка жаловалась только на боль в левом боку, больше она ни на чего не жаловалась. У меня было подозрение, что у нее плеврит или воспаление легких, но врач ничего не прослушивала. К концу месяца температура стала немного спадать у нее, и я повела ее в тубдиспансер к врачу и на рентген, и вот там обнаружилось, что у нее инфильтративный процесс в левом легком. Это узнала я 3 марта, побывав с ней на рентгене. У Лиды ничего не нашли, хотя после кори в Щучьем у нее тоже был инфильтративный процесс. Меня эта новость как обухом ударила. Что делать? Ребенка надо кормить, а еды нет. Две недели тому назад удалось купить 1,5 мешка картошки за 500 руб. да полмешка моркови за 200 руб. Есть еще немного масла и муки, крупу по карточкам не дают, дали только сахар. Молоко 15 руб. литр, но скоро, вероятно, будет 20 руб. Мяса достали две недели тому назад 2 кг по 50 руб., и вот тянем их только для детей. Чем можно питать больного ребенка? Душа болит за нее. Кормлю по возможности сытно и вкусно ее, но разве это пища? И деньги уже кончаются, скоро сядем на одну зарплату. Мона питается в столовой, а я и Паша питаемся постными супами и редькой. Картофель досыта дается только детям. Вообще детям пока дается кушать досыта. А сами только обманываем желудки редькой и черным хлебом. Цены на продукты растут каждый день, и ужас берет, когда думаешь о том, что будет через месяц. На месяц нам как-нибудь хватит запаса картофеля, а потом ни денег, ни продуктов. Главное, больная дочка. После 3-го у нее снова повысилась температура, с утра нормальная, а к обеду 38°. Кушает плохо. Обманом заставляешь ее кушать. Мяса осталось еще на три детских обеда, крупы нет никакой, приходится кормить ее одной картошкой, пока еще с маслом. Что будем делать? Впереди никакой надежды на улучшение, наоборот, все явственнее встают призраки голода, сыпного тифа, чахотки и, что еще ужаснее, призрак вдовства и одиночества – Мону ведь могут взять на фронт. Недавно это чуть было не случилось. Проводилась очень большая мобилизация, и на нашей улице всем мужчинам разносили повестки военкомата. Каждую минуту я ждала и к себе эту нежеланную бумажку. На заводе у Моны многие получили повестки, но потом всех оставили. Пока это дело миновало, но надолго ли? Между прочим, молодые рабочие с завода, получив повестки, немедленно отправились на толкучку и продали всю свою одежду, оставшись в самом дрянном. И вдруг их оставили! Картина получилась печальная, им нечего надеть, а купить здесь, конечно, ничего нельзя.
21 февраля вдруг получила от отца телеграмму: «Шура выехал 18-го, поезд 4, встречай». Шура – двоюродный брат, работает на железной дороге проводником и недавно стал ездить по дороге Москва – Владивосток, конечно, мимо Омска. Я узнала об этом из маминого письма и написала, что пусть они мне сообщат, когда он будет ехать, и я с ним встречусь.
Встретились 24-го днем. Поезд стоял 2 часа. Я очень обрадовалась этой встрече. Увидеть своего человека, да еще из Москвы, это прямо чудо. Так мало сейчас радости в жизни, что такое событие было, конечно, очень значительным для меня.
Он мне много рассказал о теперешней Москве. Жизнь там тяжелая. Нет света, нет топлива, цены на продукты еще выше, чем в Омске, мясо стоит 160 руб. за 1 кг, молоко 36 руб. литр, картофель 30 руб. кг, керосина нет совсем, по карточкам выдают только хлеб. Продукты даже и по этим безумно высоким ценам доставать трудно, колхозники мало привозят. Шура привез мне большое письмо от мамы, там она подробно описывает свою жизнь, как они мучаются. Нюра учится в институте, но ей очень трудно заниматься, холодно, кушать нечего, света часто не бывает. У брата маленький ребенок, так его совершенно нечем кормить.
Мама прислала мне небольшую посылку, масса мелочей, которые теперь дороже крупных вещей, – мыло, зубной порошок, зубные щетки, расчески (все это в Омске достать нельзя), тетради для детей, перья, книги, карандаши, резиновый мяч, пудру, духи, теплые рейтузы, шапки, вязаные платки белые – все это, конечно, по два экземпляра, – чулки мне, Паше и девочкам, носки Моне, накидки на подушки, мой отрез на блузку, оставленный мною при спешном выезде. Все это заботливо собиралось несколько месяцев в надежде на какой-нибудь удобный случай. И случай этот наконец представился. Гр. Ив. говорит, что мне сказочно везет. Действительно, как в сказке, вдруг получаем подарок. Вечером, когда я приехала с вокзала и мы стали разбирать посылку, восторгу ребят не было конца. Как мало надо сейчас человеку, чтобы он радовался! Купишь мешок картошки и считаешь себя счастливой, имеешь зубной порошок, щетку и гребень для волос (до посылки у меня всего этого не было) и довольна. Если бы раньше, до войны, мы умели бы чувствовать счастье от таких мелочей!.. А то, бывало, вечно были недовольны, вечно чего-то не хватало. Эх, если бы сейчас вдруг вернуть ту жизнь, что была 8,5 месяцев тому назад, я думаю, что мы до конца своих дней чувствовали бы себя счастливцами.
20 февраля были в Облдрамтеатре на спектакле театра Вахтангова «Много шуму из ничего». Спектакль веселый, но после него стало очень грустно. Как-то забылись, представилось, что мы в Москве, что после спектакля побежим к метро, потом будем ловить последний автобус, приедем в свои корпуса… Но вместо всего этого после спектакля нас встретили темные улицы Омска… Оказывается, веселые спектакли вовсе не веселят, когда на душе грустно, наоборот, после них тоска делается еще острее, еще сильнее чувствуешь свое несчастье.
