Во вторник в 2 часа дня вышла из дому, пошла в диспансер поддуваться. Утром в поисках денег исследовала Монины карманы и обнаружила в сером костюме в кармане два билета в сад завода им. Куйбышева за третье число, как раз тот день, когда меня должны были выписать и когда Мона пришел поздно. Меня удивило, что Мона ничего мне не сказал о том, что он был в саду. Под впечатлением этого неприятного удивления я находилась весь день.
С завода Мона пришел, как всегда, поздно. Спать я легла отдельно, постелила себе на стульях, табуретках и чемоданах. Сделала я это отчасти потому, что вдвоем было неспокойно спать – желания одолевали обоих, а надо еще воздержаться, а отчасти из-за этих скрытых билетов. До прихода Моны я почти не спала. Когда он пришел, я почему-то не решилась ему сказать, что мне хотелось бы пойти в какой-нибудь сад. Кстати, спросила его, где находится сад им. Куйбышева. Он ответил очень неопределенно, что, кажется, там-то. Меня это, конечно, еще больше расстроило. Ночь спала плохо. Встала рано, чтобы с утра пойти в поликлинику. Мне надо было получить обратно деньги за аборт, так как аборт у меня произошел самопроизвольно.
Когда Мона одевался, он сказал мне, что сегодня пойдет вечером на картошку с Гришей и с Шурой. Я сказала, что я тоже пойду. Он стал возражать, что это трудно и лучше мне не ходить. Но я стала настаивать и сказала, что он только потому возражает, что не хочет, чтобы я ему портила компанию. После этого он больше не возражал. Вышли из дому мы вместе. Мне очень хотелось спросить про билеты, но язык не повернулся. Договорились, что к семи вечера я подойду к заводу, чтобы пойти на картошку. Я почему-то была уверена, что на картошку в этот вечер никто не пойдет, но к заводу, конечно, пошла. Мона вышел в 7 часов и, конечно, сказал, что сегодня все заняты и пойти не могут. Предложил немного пройтись, так как у него есть свободное время. У меня было очень подавленное состояние из-за этих проклятых билетов. Чтобы как-то оправдать свое грустное лицо, я сказала, что мне очень скучно, особенно вечерами, что у меня никого здесь нет, не к кому пойти, не с кем поговорить и провести время. Потом все-таки решилась и сказала, что я нашла у него в кармане билеты в сад. Мона спокойно ответил, что да, он был в саду с Гришей и с Шурой. Мне хотелось спросить, почему же он это скрыл от меня, но не спросила и продолжала мучиться сомнениями. Билетов было только два, и я была уверена, что был он там только с Шурой. Через полчаса Мона вернулся на завод, а я тихо пошла домой. На сердце была горечь обиды. За всю весну Мона ни разу не приходил домой раньше 11–12 ночи, а тут за одну неделю, что меня не было дома, он был два вечера свободен, один вечер ходил с Шурой полоть картошку в поле, другой вечер был с ней в саду. А когда я прошу прийти хотя бы на час пораньше обычного, мне всегда отвечает, чтобы я его об этом не просила и не вмешивалась не в свое дело. Все эти мысли так и кипели во мне. Мона обещал в этот вечер прийти не позднее половины одиннадцатого. Я постелила себе опять отдельно и села у окна ждать его. Я решила обязательно его дождаться, во сколько бы он ни пришел. Вечер был очень холодный, и сидеть у окна было холодно. Конечно, он не пришел в обещанный срок, а пришел в 12 ночи. Даже впотьмах он заметил, что я чем-то расстроена. А у меня не повертывался язык начать разговор. Только когда я легла в постель и почувствовала, что без нужного мне разговора я все равно не засну, я решилась и высказала все свои «обиды». Конечно, все это получилось, как всегда, в резкой форме, но после этого я узнала следующее: посещение сада было все– таки втроем, скрыл его Мона потому, что у него совесть была нечиста, так как, когда я ложилась в больницу, он обещал мне без меня никуда не ходить. В отношении же того, что он приходит поздно, он сказал, что если я хочу, я могу иногда на вечер брать куда-нибудь билеты, так как если у него будут билеты, он всегда сможет уйти рано, а так просто уходить рано он не может. Это объяснение было малоутешительно, но все же я успокоилась и попыталась было уснуть. Но мне нужно было полное примирение. Я предложила мириться, но Мона хотел, чтобы я извинилась. На это я не согласилась, но кончила тем, что слезла с своей кровати и пошла к нему… Несмотря на ссору, Мона принял меня в горячие объятия… Остаток ночи я спала все-таки на своей кровати.
Наутро, когда я спросила Мону, во сколько мне прийти к заводу, чтобы пойти на картошку, Мона ответил, что он на картошку не пойдет, так как при ссоре я упрекнула его в том, что, если бы это была только наша картошка, он, конечно, бы на нее не пошел, предоставив это дело мне и Паше.
Но все же вечером я подошла к заводу. Мона вышел и сказал, что Гриша и Шура снова не могут пойти, и предложил пойти вдвоем. Но настроение было неподходящее, так как был получен приказ мобилизовать с завода 300 чел. в армию и Мона предполагал, что его возьмут и очень быстро отправят на фронт. После такого сообщения и у меня пропало настроение идти в поле.
Следующий день, 10-го, на заводе был выходной, решили пойти в поле с утра вдвоем, не дожидаясь решения Гриши и Шуры. Я встала 10-го в 7 утра, приготовила завтрак, и в 9 часов мы отправились, вооружившись орудиями производства – мотыгой и маленькой лопатой. Пришлось тепло одеться, так как все эти дни стоят холодные погоды и часто идут дожди. Картошка посажена около самого совхоза, куда я ходила за молоком. Засеяно примерно 450 кв. м. Картошка уже большая, но так заросла сорной травой, что ее совсем не было видно. Мона занялся прополкой, а я стала окучивать ту часть, которую Шура и Мона на днях пропололи. Работа оказалась утомительной и медленно подвигалась вперед. После окучивания я занялась прополкой вручную, но сделала очень мало, трава росла сплошной массой. Поработали примерно до второго часа. Погода испортилась, пошел дождь, подул сильный ветер. Пришлось собраться домой и по дороге прятаться от дождя. Домой пришли грязные и усталые. Вымылись, пообедали, но отдохнуть не пришлось. Мона прилег немного, а я не успела. Надо было идти в райсовет, чтобы подать заявление о получении вызова для матери Моны, так как она хочет выехать из Батума к нам или к Доре, а без вызова оттуда не дают билет. В райсовете заявление приняли, предложили на следующий день прийти за ответом. Из райсовета Мона предложил пойти в облдрамтеатр, попытать счастья насчет билетов. В кассе оказались билеты на вечер на спектакль «Здравствуй, оружие» Омского облдрамтеатра. Взяли билеты. Было 6 часов вечера, начало в 8, а я была в ситцевом сарафане, в котором ходила в поле. Помчалась домой переодеваться и предупредить Пашу. Мона пошел на завод и в столовую. Мчалась я на самой большой скорости, так как от театра до нашей 16-й Северной не меньше часа ходьбы. А мне надо было за 2 часа успеть сделать два конца, переодеться и покушать. Все это я успела, но устала ужасно. Пришла в театр без пяти восемь, Мона подошел следом за мной. В театр еще не пускали, так как не было света и сцена была не приготовлена. Начался спектакль около девяти часов. Содержание спектакля такое: маленький польский город на границе с СССР. Немцы готовят нападение. Безысходное положение эмигрантов-французов, чехов и пр. Грубость и бесчинство немецких солдат. Моне спектакль очень понравился, а мне так себе. Я не люблю пьес о загранице, написанных русскими авторами. Автор этой пьесы Борис Войтехов.
Спектакль кончился поздно. Мона должен был в эту ночь дежурить на заводе, но он решил зайти на несколько минут в цех и идти ночевать домой. Я подождала его около завода, так как идти одной не хотелось, было поздно и темно. Устала я зверски. Домой еле приплелась. Покушали и легли спать уже в третьем часу. На следующий день я встала в 10 часов. Но в город не пошла, так как погода была пасмурная, да и чувствовала я себя очень усталой после вчерашнего. Сходила в магазин за хлебом, потом в райсовет, узнать решение о нашем заявлении. Оказалось, что надо еще справку от квартального о том, что на нашей площади можно прописать мать. Пошла домой, взяла у квартального справку и снова пошла к заводу. Вызвала Мону, но он в райсовет не пошел, пришлось мне опять тащиться. Устала я ужасно. Еле приплелась обратно домой и рано легла спать.
