В школе сегодня было, как всегда, скучновато. И отчего это, не знаю. Вероятно потому, что у меня нет там хороших подруг. Соседи мои Нюра Т. и Н. С. в школе мне обыкновенно не нравятся. Особенно Н. С. Какая тупая и бестолковая девчонка, ничего не понимающая и ничего не знающая. Надоедает она мне ужасно, с каждым пустяком лезет, и все объясняй, а через пять минут она уже все позабудет, и снова ей объясняй. Мне она ужасно не нравится. Я ее ненавижу, презираю и в то же время имею к ней какое-то физическое отвращение, почему всегда стараюсь идти по залу под руку с Н. Т., чем с ней. Она всегда заходит за мной в школу и, кроме того, часто приходит ко мне утром с каким-нибудь уроком и всегда с каким-нибудь пустяком, который, однако, смущает и из-за которого она не жалеет терять час времени. Утренние посещения ее мне очень не нравятся, и своим видом я стараюсь ей показать это, хотя она наверно ничего не видит. Учится она очень плохо, и я совершенно не понимаю, к чему ей учение? По-моему, оно принесет ей очень мало пользы. Кончивши девятую группу, она все равно не сможет поступить учиться дальше, так как познания в науке у нее очень слабы. Я сказала, «кончивши девятую группу», но ей, вероятно, не придется и кончить, так как ее наверное оставят на второй год в восьмой группе, после чего она наверное уйдет из этой школы. Да и к чему ей учение… Ей 18 лет. Голова у нее тупая и вдобавок не очень крепкая, так как ни одно знание не держится в ней, если только они вообще попадают туда. Такова одна из моих соседок по столу, Нюра Савинова. Другая соседка (мы сидим по трое), Нюра Теплякова (я сижу между двух Нюр), внушает мне большие дружеские чувства, чем Н. С. Тем более я с Н. Т. дружу уже четвертый год, и если мы за это время и не сделались неразрывными друзьями и хорошими подругами, то это всецело зависело от различия наших характеров, наших мыслей и взглядов. Но все-таки как-никак, а она мне больше по душе, чем Н. С. Скверно очень то, что у нас в классе почти одни девчонки и мальчишек всего только лишь пять человек, из которых один безногий, Чижевский, которого мы зовем философом за его страсть к рассуждениям, другой, второгодник Берман, какой-то ненормальный, вечно ухмыляется, говорит с расстановкой и учится очень плохо; третий, дылда Ростиславлев, заика, довольно преглупый парень; четвертый, еврейчик из Белоруссии, Выгодский, препротивный мальчишка, краснеющий, как девчонка. Пятый, киска, Каширин; этот очень редко бывает в школе, и поэтому определить его трудно. О нем я могу сказать только то, что он вполне взрослый молодой человек, имеет старообразное лицо с маленькими глазками и ртом и никогда не учит уроков. На вопросы, задаваемые преподавателями по какому– нибудь предмету, отвечает пожиманием плеч и тем, что он– де этого не слыхал и не знает. В общем, все пятеро никуда не годятся. Девчонки хотя и хорошие, но скучные и неактивные. Ах, как хорошо было в 53-й школе! Какие там хорошие преподаватели, какие хорошие товарищи были! Как вспомнишь про это, так еще противнее становится теперешняя школа, и по какой-то обязанности, а не по своей воле идешь на занятия. Да и вообще все как-то делаешь без охоты, почему так и тянет всегда читать. Сегодня Петр Николаевич закончил чтение «Свадьбы Фигаро». Мне эта комедия очень понравилась, и я хочу купить ее завтра на рынке, чтобы ее могли прочитать папа с мамой, да кроме того, мы будем писать на это произведение сочинение, и поэтому мне нужно прочитать ее еще самой раз. Писать сегодня больше нечего. Ложусь спать.
5 февраля, воскресенье
Сегодняшнее воскресенье было, кажется, первым в эту зиму, которое я провела более или менее хорошо. Обыкновенно я воскресенья провожу очень бестолково: до 12-ти часов встаю и пью чай. В 12 отправляюсь в библиотеки. Прихожу домой часу в третьем, обедаю и удивляюсь тому, что день уже прошел. Вечером иду на каток и прихожу настолько усталой, что прямо ложусь спать. Таково обычно мое воскресенье зимой, по крайней мере этой. Случается, конечно, что на каток идти почему-либо нельзя, тогда он заменяется кино.
Утром сегодня я ходила на Сухаревский рынок, думая купить «Свадьбу Фигаро», но книги этой не нашла. Завтра надо будет сходить в Охотный Ряд и спросить там.
Между прочим, сегодня было очень морозно, мороз был, кажется, –25°. Поэтому, идя на рынок, я изрядно-таки закуталась. Я очень люблю такие морозы. Приятно, когда все лицо так и горит под колючим морозом, а кругом иней и на лицах людей иней. Вернувшись с рынка, я побыла немного дома, потом за мной зашла Нюра Т., и мы пошли к Нюре С., чтобы вместе с ней пойти в польскую библиотеку. У ней мы застали Марусю Герман, которая тоже пошла в библиотеку. Вернувшись из библиотеки, я уселась за немецкий и сделала все нужное. До этого я снималась. Снимали Леня и Шура Левин. Затем попила чаю и пошла к Марусе Герман, так как мы сговорились собраться у ней и идти в кино. Но Маруся в кино не пошла, Нюра Т. не пришла, Н. С. тоже, и я решила пойти к последней. У ней я побыла недолго и пошла домой. Мне очень хотелось идти в кино, но не с кем было пойти, и вот я предложила папе пойти со мной в «Бельгию» и посмотреть картину «Спартак». Папа согласился, и мы пошли. Картина «Спартак» мне понравилась. В ней показывается, как рабы восстали против римского владычества, требуя свободы. Предводителем рабов был один гладиатор, сильный и храбрый Спартак. В него влюбляется жена римского диктатора Суллы Валерия и, чтобы услужить Спартаку, подсылает убийцу к своему мужу, а сама бежит к Спартаку. Но Спартак, хотя и любит ее, но отталкивает ее, говоря, что у них разные дороги. Валерия, обманутая в своих надеждах, готовит мщение Спартаку, собирает против него войска. Некоторое время восставшие рабы под предводительством Спартака держатся победителями, но в конце концов они разбиты и Спартак убит. Такова сущность картины. В ней ярко рисуется произвол римских вельмож, устраивающих человеческие бойни, грабящих население. Меня заинтересовало в картине одеяние римлян и рабов. Мужчины почти совершенно голые, но только простонародье, знатные ходят в одежде. Женщины тоже не очень наряжены, в коротких по колена белых одеждах, похожих на рубашки, совершенно без рукавов. Вообще римляне, как видно, не очень-то прятали свое тело. И главное то, что все одеты одинаково, что мне очень нравится. В общем, картину я смотрела с удовольствием. Мне очень понравились римские женщины, гордые, величественные и холодные как статуи. Хотела бы я себя так держать, да едва ли сумею, но все-таки постараюсь, так я все больше и больше убеждаюсь, что серьезные ценятся лучше, чем хохотуньи
[1]. На этом кончаю и ложусь спать и, вероятно, буду грезить о каком-нибудь Спартаке.
27 марта, вторник
Опять я забросила свой дневник. Не хватает времени писать, а иногда просто не хочется. А между тем писать было чего, хотя особенного ничего не происходило, но было очень много мыслей. Если их все сейчас собирать и записывать, то это получится чепуха. Лучше буду писать про последние дни и между ними вспоминать и старое. Событием сегодняшнего дня был приснившийся мне сегодня замечательный сон, содержание которого довольно странно. Я вижу, что мне как будто бы уже 19 лет. В это время происходит война, в Москве голод, мы уехали с теперешней квартиры и переехали на прежнюю, к Болотновым. Я почему-то не живу со своими родителями и однажды вечером прихожу к ним. Для чего, не знаю, притворяюсь очень слабой и хожу еле-еле по стенке. Затем я сажусь обедать со всеми вместе. На этом месте мой сон прерывается и начинается снова, но уже в другом месте. Будто бы я хожу по городу и ищу своих родителей и вдруг вижу папу, который разыскивает какую-то пропавшую няньку. Я иду вместе с ним и прихожу к своим родителям, на их квартиру. Никто не удивляется моему приходу, и все садятся обедать, а вместе с ними и я. За обедом, сама не знаю для чего, я вдруг задаю вопрос: «А сколько мне лет?» Папа отвечает, что мне должно быть теперь уже 33 года. От этого ответа я пришла в такой ужас во сне, что даже когда и проснулась, то все еще не могла успокоиться. Мне 33 года! Меня это пугало и в то же время удивляло. Как же мне может быть 33 года, когда только вот, кажется, вчера было 19 лет. Я ухватила папу за ворот рубашки и в ужасе трясла его, я не могла понять, куда же делись годы между 19 и 33 годами. Тогда будто бы мама, посчитав что-то, сказала, что мне не 33 года, а только 25 лет. Это меня немного успокоило, но все же я не могла понять, когда же я прожила эти года, от 19 до 25 лет. В это время входит будто бы в комнату Левин Шура и проходит в свою отдельную комнату, как будто бы он живет с моими родителями. Меня это не удивляет. Я только думаю: «Тогда он жил с нами» – то есть в настоящее время, и живет он сейчас только лишь в одной с нами квартире, а не с нами «…и теперь тоже». Потом он выходит из комнаты и, здороваясь, подает мне левую руку и говорит: «Как вы похудели, Таня. Но мое желание исполнилось, вы пишете в журнал». Я удивляюсь, я ни о каком журнале ничего не слышала. Но Левин показывает мне журнал, на котором написано: под редакцией Гельцер или Гильдз бур, хорошо не помню, и Т. Гончаровой. Журнал этот был в белой обложке. Потом вдруг приходит к нам в комнату Иван Демьяныч и становится в позу, какую он обыкновенно делает в гневе. Я, играя вилкой, говорю: «Сейчас меня будут спрашивать английскую революцию». Иван Демьяныч говорил о том, что я уже, вероятно, все забыла, но я отвечаю, что все помню, и он меня спрашивает: «Кто такой был Кромвель?» Я отвечаю так, как будто наяву, – точно. Затем мы будто бы пошли в цирк. Цирк этот был какой-то странный, похожий на какой-то древнегреческий храм. Повсюду были мраморные колонны, лестницы, и, что меня удивило, там была и цирковая арена, и сцена. А наверху сцены было написано большими буквами: «Скоро выходит из печати роман Гончаровой «Мужики», часть I». Я совершенно ничего не понимала. Когда я успела написать этот роман – не знаю, и почему я ничего не помню? Я старалась разрешить этот вопрос, но так и не разрешила, потому что началось представление и затем я проснулась.
