Когда я проснулась, то очень долго думала об этом сне. Он меня удивил тем, что я все это как будто видела наяву, настолько я все ярко и явно помню. Все, кому я рассказала сон, говорят, что этот сон предсказывает мне будущее, что я, наверное, буду писательницей. Я не верю снам, но этому как-то хочется верить, тем более что он так странно совпадает с моими мечтаниями о будущем.
Больше писать ничего не буду, потому что время второй час ночи, а мне так вредно сидеть поздно вечером.
24 мая, четверг
Как тяжело!.. Как грустно на душе, как много горечи накопилось в сердце. Мысли, одна другой мрачнее и горестнее, теснятся в моем мозгу и давят меня. А кругом все радуется, все оживает с наступлением весны. Кругом зелень, свежая молодая зелень, душистая и еще не запыленная и не опаленная. Дни жаркие, весенние, веселые дни, но не для меня. Я не могу радоваться весне. Слишком гадка окружающая меня действительность, слишком гадки и глупы люди. Если внимательно присмотреться ко всему, то все кажется так пусто, так безлюдно, что удивляешься, неужели только в этом и состоит вся жизнь наша, все наше существование.
Жизнь человека коротка. Каждый человек, каким бы он ни родился, всю свою короткую жизнь употребляет на поиски каких-то благ, душевных или физических, на поиски какого-то счастья. Всякий человек по-своему понимает счастье: один видит его в богатстве, другой в славе, третий еще в чем-нибудь – словом, каждый создает свою теорию о счастье, и ищет это счастье всю жизнь, и умирает, не находя его. 200 000 лет существует человечество, но за все это время на земле не было, вероятно, ни одного счастливого человека. В будущем ожидать счастливых людей безнадежно. И так счастья нет, нет счастливой жизни. Человек живет, удивляется, приходит в ужас при мысли о смерти и в конце концов умирает. Таков удел каждого. И неужели это так и должно быть? Неужели человек только для того и создан, чтобы всю жизнь мучиться, а потом погрузиться в вечность? Я пишу, и сердце щемит и ноет, и такая тоска, такая смертельная тоска, что прямо не знаю, что делать.
У меня вообще такое настроение бывает весною, а тут еще неприятности в школе. Мне грозит неуд по статистике – и за что? За две неудовлетворительные письменные, в которых я и врала-то лишь только по линейке. И вот теперь Глен не хочет ставить мне за полугодие уд и, вероятно, даст мне еще работу. Мне не так досадно, что у меня будет неуд, как досадно то, что ученицы, которые занимались гораздо хуже меня, которые хуже меня знают линейку, они получили уды. Это меня возмущает. Если бы как следует разобраться, то вышло бы, что те, у кого стоят уды, совершенно недостойны их, совершенно не знают линейки и статистику знают хуже меня, и между тем такая картина. И за что мне такая неудача? Не обидно было бы, если бы я не знала линейку, а то ведь знаю я ее и все-таки получаю неуд. Но зато я по русскому первая. Хотя мне этого и не говорили, но это очевидно, потому что Петр Николаевич (учитель русского) очень хорошо обо мне отзывается и называет меня гениальной ученицей, да кроме того, это видно из моих работ, лучших из класса. Это меня утешает и заставляет меня смотреть на всех остальных несколько свысока. Гроздова, которую я не перевариваю, слаба по русскому, и ей предложено летом позаниматься. Это, кажется, оказалось для нее неожиданностью, и она от этого сильно расстроилась. Как же она, первая ученица по статистике, и вдруг слаба по русскому? Невероятно! Она считает, что лучше ее нет (между прочим, она пудрится, завивается и даже подводит брови), и слишком много о себе воображает. Но по-моему, она просто зубрилка, недостаточно развита и слишком много старается. Но сколько ни зубри, сколько ни старайся, а без достаточного развития и головы ничего не добьешься, то есть не добьешься настоящих знаний, хорошей же ученицы добиться можно, при существующем порядке вещей.
26 мая, суббота
Скверное настроение, ничего не хочется делать; в 8 часов пришла из школы, погуляла с Марусей, потом пришла домой и не знаю, что делать. Читать не хочется, гитара опротивела. А ведь недавно я так увлекалась ею, с таким интересом играла, но теперь надоело. Гитару починили мне за три недели до Пасхи, и все время я очень занималась ею. Вначале я усиленно училась играть у Маруси и вскоре выучила все те вещи, которые играет она. Потом я стала учиться настраивать и скоро научилась. Но теперь я гитару забросила. И вот теперь сижу и скучаю. А ведь кажется, должна бы сейчас радоваться, потому что сегодня я писала третью работу по статистике и написала на уд. Писало нас четыре человека, и писали мы совершенно одни, потому что всех учеников распустили с четвертого урока домой, а мы писали на шестом уроке. Ах, как мы волновались весь день, ужасно. Мы собирались писать на первом уроке, но к первому уроку Глен не пришел, и мы весь день сидели и дрожали, тем более что не знали деления по О’Рурку, и никто не мог нам показать, даже самые «хорошие» ученицы. Особенно волновалась Нинка Барышникова. Она прямо сходила с ума. Мы с ней весь день носились с О’Рурком, стараясь вникнуть в тайну деления, но так и не вникли. Но работу все-таки написали. Глен, пока мы писали, ходил и смотрел, а мы дрожали, а вдруг неуд. В работе, конечно, наврали, но ошибки были незначительные. Глен как будто колебался, что нам поставить. Потом спросил, идем ли мы на практику, и, узнав, что идем, сказал, что поставит нам за работу уд, а за полугодие «проработано». Мы были на седьмом небе. А Нинка собиралась было плакать, но после того, как Глен поставил ей в журнале «проработано», она прямо не помнила себя от радости, она с ума сходила, прыгала, кричала и всячески выражала свои восторги. Я тоже рада, что у меня благополучно прошло со статистикой. Но настроение у меня испорчено. Это у меня всегда так бывает: когда у меня все благополучно, когда мне нужно быть спокойной – у меня бывает плохое настроение, я даже как будто недовольна, что у меня «проработано» по статистике, мне нужно волноваться, чего– то ожидать, надеяться, приходить в уныние, только тогда я чувствую себя хорошо. И чем это объяснить? Тем ли, что не о чем беспокоиться – нужно думать о чем-то постороннем, придумывать какое-то дело? Наверно, этим. Я с ужасом убеждаюсь, что когда я не учусь, то мне нечего делать, я скучаю, я ничего не могу делать, кроме уроков. Это ужасно! Что со мной будет, если и дальше будет так же продолжаться?! Вероятно, я так и всю жизнь проживу, ничего не делая, мечтая о чем-то немыслимом и считая себя чем-то необыкновенным. Глупая, безвольная девчонка! Хочет быть писательницей, получать славу, а палец о палец не ударит для того, чтобы добиться этого. Хочу быть писательницей, а до сих пор ничего не написала, кроме каких-то ничтожных, плохеньких стишков, да и тех немного. Я все думаю как-нибудь начать, но вот уж третий год думаю, а все не начинала. Прямо дура я и больше ничего, не быть мне никогда писательницей, да и ничем другим. Где уж мне, когда, кроме уроков, ничего делать не умею. Но нельзя слишком строго винить себя. Ведь эти уроки так надоедают, что когда их нет, то хочется отдохнуть и ничего не делать, так что зимой нет возможности «начинать». А летом? Летом не хочется, и так весь год, и, наверное, никогда не начну.
На Тверском бульваре снова открылся книжный базар. Завтра пойду с утра, если дадут денег, то, может быть, что– нибудь куплю.
