Так весь вечер и прогуляла я с испорченным настроением. Под конец я узнала, что Коля был в Митине, но ушел еще до нашего прихода с Егором Давыдовым (Маниным братом) домой. Это известие отняло у меня последнюю надежду погулять в этот вечер с Колей. Я стала тянуть девчат домой. Маня, вероятно, поняла меня и стала уговаривать девчат идти домой. Вскоре мы пошли. На этот раз мы шли дорогой и очень скоро пришли домой. Пришли в деревню, тихо, никого нет, и вдруг видим, по улице гуляют Егор Давыдов и Коля. Они, оказывается, как пришли из Митина, так весь вечер и прогуляли, все нас из Митина ждали. Посидели немного у Мани на крыльце. Из девчат, кроме меня и Мани, никого не было, все уже ушли домой. Ребят тоже было мало. Сидеть было холодно, ветер был, да кроме того, ребята были мокрые, они еще днем попали в Митине под дождь. Маня вскоре ушла. Я тоже пошла вместе с Колей. Остановились было опять у изгороди, но потом ушли искать более удобного места, где можно было бы посидеть. Такое место нашли мы сзади антоновского сада, под веткой, где мы и уселись на каком-то чурбане. Ночь была звездная, а уселись мы в таком месте, где ветер был не чувствителен. В общем, устроились со всеми удобствами. Долго ли мы так сидели, не знаю, только показалось мне, что стало светать. Я хотела было идти домой, но Коля не пускал. Я хотела взять его уговором, не подействовало, попробовала силой, тоже мало помогло. Я уже не знала, что делать, я боялась, что будет очень светло и нас кто-нибудь увидит. Наконец он сам пошел провожать меня. У изгороди опять остановились. Не знаю, сколько бы времени простояли мы, но только слышим мы, загремели на евтисовском крыльце. Испугалась я до ужаса. Тут уж Коля пустил меня. Я побежала скорее домой. Дернула дверью, закрыта. Это меня удивило, обыкновенно дверь до моего прихода оставалась открытой, и теперь вдруг закрыта. Стала стучать. Бабушка открыла. Я скорее в светелку, раздеваюсь, ботинки полны воды, грязные. Глянула на часы, половина третьего. Это было первый раз, что я так поздно пришла. Мама не спала и спросила, сколько времени. Я ей сказала. Наутро меня не спрашивали, почему я так поздно пришла, и это, вероятно, благодаря тому, что ходили гулять в Митино. Иначе бы спросили обязательно
[31].
Во всю последующую неделю не случилось ничего особенного. Рожь жать кончили. Делать было нечего. Наступила холодная погода. Иногда во весь день только и приходилось, что спать да есть. Прямо смешно было. Встаешь утром, поешь, поглядишь, поглядишь, и опять спать; встанешь, поешь, и опять спать, и так до самого вечера. Вечером чуть погуляешь и спать. И так почти всю неделю, ничего не делала, не читала, не писала, даже на гитаре играла редко. В общем, в эту неделю я как-то опустилась, поддерживали меня только вечерние гулянья, хотя и те были невеселые. Всю эту неделю Коля гулять не выходил, и я каждый вечер лишь напрасно ждала его. Два вечера на этой неделе я гуляла с Шурой-кузнецом. Гуляла я без особенной охоты, только потому не уходила домой, что Шура просил меня погулять с ним. Я ему не отказывала. С ним я как-то просто сошлась, без всякого стеснения говорю ему все, и он так же просто говорит со мной обо всем. Например, на его замечания, почему я все спешу домой и не хочу с ним погулять, я ответила, что мне неинтересно с ним гулять. Он стал говорить мне о Коле, что вот я с ним гуляю чуть не до трех часов и, наверное, не спешу домой, а с ним не хочу и немного погулять. Я довольно ясными намеками давала ему знать, что Коля мне нравится больше, чем он. Это он, кажется, понял. Я думала, что он на это обидится, но я ошибалась. Когда я ему сказала о своем предположении, то он сказал, что я чудная, что их девчата не такие, они с кем угодно будут гулять, а я вот как с одним гуляю, так на других смотреть не хочу. Я ему на это сказала, что не в моем характере гулять со всеми сразу, что, по-моему, с одним так с одним, с другим так с другим. На это он мне сказал, что если так, так пусть я буду гулять с одним ним. Но я отказалась, напоминая ему о Коле. В другой вечер он сказал мне, что Коля мало интересуется мною, что если бы он был заинтересован, то выходил бы на улицу, а то вот целую неделю не выходит. Я отвечала, что Коля работает, что ему некогда думать о гулянье и что он вполне правильно поступает, не выходя сейчас на улицу. Шура на такие доводы не соглашался. Потом он стал говорить мне, что вот как придет суббота, когда Коля выйдет гулять, то он не пустит меня с ним; я смеялась и нисколько не верила его словам. Потом он стал пугать меня тем, что на праздник Успения, который бывает 28 августа, мне не с кем будет вечером гулять, потому что Коля пойдет гулять с другой, сам же он, то есть Шура, тоже пойдет с другой, и придется мне по этому случаю уходить домой с улицы. Я отвечала, что без кавалера не останусь, что мальчишек в деревне будет много. Так, взаимно препираясь, прогуляли мы два вечера. Он все время подкалывал меня Колей, я же с задором давала ему знать, что я заинтересована Колей и с ним гулять не буду. Наконец, уже в конце недели, в пятницу, вышел на улицу Коля. Кроме него и нас с Машей, на улице был только Шура. Посидели немного на крыльце, а потом пошли по улице: я с Колей, а Маня с Шурой. Шура уже и не подходил ко мне, знал, что я не пойду с ним. Пока писать кончаю, иду по горох.
9 сентября, воскресенье
Сегодня последний день в деревне. Ночью уезжаем. Как не хочется расставаться с деревней. Словно чего-то жаль, тоскливо сжимается сердце, как будто здесь остается для меня что-то родное. Вспоминаю прожитое здесь время, и так его становится жаль, что и сказать нельзя… Давно ли, думается, в праздничные дни играли в лапту около пруда, бегали, смеялись, как маленькие дети. Тогда я еще никого не знала, и меня тоже не знали. Я с интересом ко всем приглядывалась, знакомилась, стараясь завоевать доброе и простое отношение к себе деревенской молодежи. Вначале меня дичились, стеснялись, особенно мальчишки, держали себя со мной иначе, чем со своими девчатами. Вначале это мне было досадно, и я всеми силами старалась приучить их к себе. Это мне удалось. Я стала как будто своей, ко мне привыкли, да и я привыкла. И вдруг приходится расставаться, порывать со всеми привычками. Ребята и девчата настолько привыкли ко мне, что им трудно со мной расстаться. Как я уеду, так прекратится и уличное гулянье. Маня выходить не будет, остальные девчата и сейчас уже не выходят, работы много, а мальчишкам без девчат тоже гулянье плохое. Так, вероятно, и заглохнет улица до поздней осени, когда работа кончится и опять будут гулять.
Как только вспомню, что сегодня уезжать, так словно ножом по сердцу кто проведет. Тяжело, очень тяжело. Сегодня не буду ложиться спать и буду гулять на улице до самого отъезда. Буду прощаться со всеми. Тяжело, вероятно, будет. Не знаю, удастся ли проститься с Колей. Он еще вчера днем уехал с отцом в Вязьму и хоть говорил, что сегодня к вечеру приедут, но, возможно, и нет. Это уж будет плохо. Если я уеду и не увижу его, то я с ума сойду. Да и так-то, наверное, нелегко будет разлучаться… Сейчас буду продолжать неконченое вчера. Итак, пошли мы по улице. Шура с Маней скоро ушли домой, остались лишь мы с Колей. Ходили все по улице, а потом сели около Осипушкиных, против нашего дома на старом поваленном дереве. Наговорились за целую неделю. Домой я тогда пришла, кажется, часов в одиннадцать. Сговорились в субботу выйти оба. Но не пришлось, по совершенно непредвиденному случаю. Дело так было. Пошла я в субботу на огород помочь бабушке полоть картошку. Пололи мы, разговаривали, и вдруг бабушка спрашивает меня, кто меня провожал в воскресенье, когда ходили в Митино, и с кем я стояла против Колосковой избы. Вот тебе и раз, такого вопроса я не ожидала. Но нужно было отвечать. Стараясь говорить спокойно, не волнуясь, я ответила, что провожал меня Коля Антоновский и что с ним же я и стояла. Отпираться тут уж не было смысла. Откуда это бабушка узнала, я не знаю, и спрашивать побоялась, из боязни, что вдруг она тогда еще что-нибудь спросит. Спрашивать меня бабушка больше ни о чем не стала, а только предупредила, чтобы я была осторожнее и не позволяла себе ничего лишнего, а то смогут надсмеяться. Кроме того, прибавила, что Коля Антоновский озорной мальчишка и сам же после будет смеяться, хотя, может быть, между нами и не было ничего особенного. Потом она рассказала, что Коля гулял с Пашей Меларкиной, а теперь над ней смеются мальчишки, и что как бы не смеялись и надо мной люди
[32]. Эти слова заставили меня серьезно задуматься. До сих пор я боялась только того, что узнают про мое гулянье наши домашние, и нисколько не думала о том, что надо мной кто-то будет смеяться. Теперь же я задумалась. Но увидела, что поздно об этом думать. Молодежь уже вся знает, что мы с Колей гуляем, и если это действительно здесь так заведено, что смеются над этими вещами, то, значит, мне не миновать худой славы. Почему мне этого раньше не пришло в голову? И потом еще, как это я понадеялась на мальчишку, которого очень мало знаю? Вполне возможно, что сам Коля будет после смеяться надо мной. Это меня пугало больше всего. Если что люди будут говорить, то можно отпереться, но если что будет Коля говорить, то отпереться будет трудно. В общем, я попала впросак и струсила не на шутку. Чтобы хоть сколько-нибудь отвести от себя подозрение, я решила до самого праздника Успения не выходить на улицу, несмотря на то, что дни оставались самые гулевые, суббота, воскресенье и понедельник. В субботу я не вышла, сказала Мане про свои опасения и про свое решение посидеть дома. Маня несколько утешила меня, сказав, что Коля не такой парень, чтоб самому трепаться о девчонке, с которой он гуляет. Это меня успокоило, но мало, и я решила на празднике сказать об этом Коле.
