Сегодня он у нас тоже был и посвятил сегодняшний урок повторению сельского хозяйства, о котором мы имеем столько же представления, сколько имеем о географии вообще, так как мы не имели привычки заниматься этим предметом. Николай Александрович ходил по классу с самым серьезным видом и повторял нам о сельском хозяйстве. Мы, конечно, не слушали, я учила геометрию, другие тоже. Большинство болтали. Географ же как будто бы этого не замечал и продолжал нам расписывать про виды зерновых хлебов. Наконец, все усиливающаяся болтовня, вероятно, обратила на себя его внимание, и он начал делать вначале замечания, потом рассердился и стал грозить, что выгонит болтающих из класса. Это нас только смешило, мы ничуть не боялись Терехи, как мы его прозвали по его фамилии Терехин.
Папа с мамой приехали только сегодня. Маме что-то нездоровится. Денег у нас нет, так что не на что купить тетрадей. Завтра нужно пойти в читальню и опять переваривать Гинзбурга. Сейчас ложусь спать. Времени много.
14 октября, воскресенье
Прошел месяц, как начались занятия. Быстро как прошло время, кажется, еще недавно лето было, и вдруг уже целый месяц как занимаемся. Это кажется тем более странным, что погода еще стоит как будто не осенняя, деревья еще покрыты листьями и сухо, часто стоят солнечные дни. Занятия вошли в обычную колею. Занимаемся нехотя в школе, кое-как учим дома уроки, трясемся, боясь засыпки, и в заключение или засыпаемся, или облегченно вздыхаем, когда удается ответить. После ответа, конечно, бросаем учить тот предмет, по которому ответили. В перемены развлекаемся тем, что ходим по залу кругом или играем в салочки (занятие достойное второкурсников!), или кучками стоим где-нибудь, говорим об уроках, о засыпках, о преподавателях, о товарищах. В общем, каждый день повторяется одно и то же, и поэтому один день похож на другой, с той только разницей, что один день меньше боишься спроса, другой больше.
Уроков опять столько, что не успеваешь все сделать и идешь в школу, надеясь только на то, что авось сегодня не спросят. Но странное дело, несмотря на то, что уроков бывает много, я последнюю неделю совершенно ничего не делаю и иногда даже книги в руки не беру. Просто посмотрю расписание и решу, что все можно в классе повторить и что авось не спросят. И так изо дня в день, а уроков накапливается все больше и больше. И когда я их буду делать, не знаю, и как подумаю, какую массу дел мне нужно сделать, так страшно становится и кажется, что не справлюсь я в эту зиму с учебой, завалят меня уроки и погубит меня моя невольная лень, которую победить от того труднее, что признаешь ее вполне естественной, принимая во внимание различные причины.
А насчет учебы дело, наверное, будет обстоять плохо. Пока у меня еще нет ни одной засыпки, но в классе у нас у многих есть уже засыпки. Особенно по химии, редко кому удается ответить на уд, большей частью отвечают на неуд. И это прямо удивительно, с начала года – и уже засыпки, и по какому предмету, по химии! Что же будет тогда к концу года?
Самым страшным предметом для нас сейчас является промышленная статистика. Преподает ее Павел Иванович, очень строгий, совершенно не считающийся с мнениями учеников, не желающий их слушать и делающий то, что он считает нужным. Это нас злит ужасно, но сделать мы ничего не можем, стоит нам только произнести слово о том, что мы думаем, как он поднимает руку, произносит неизменное слово «тишина» и заставляет нас молчать. Он как будто не принимает нас за людей, не обращает на нас никакого внимания и только повторяет нам, что мы ничего не знаем. Это, конечно, верно, но все-таки нужно бы больше обращать на нас внимания.
Глен бывает у нас раз в неделю. Кроме того, два раза в неделю у нас бывает сельскохозяйственная статистика. Но когда у нас бывают эти уроки, то их нельзя назвать даже уроками. В классе стоит шум, галдеж, и на преподавателя, старательно объясняющего методы обследования полевых площадей, никто не обращает никакого внимания. Что говорит преподаватель, никем не записывается, все занимаются своими разговорами, нисколько не стесняясь того, что в классе присутствует какой-то человек, который для них трудится. Александр Дмитриевич (так зовут этого преподавателя) старается войти с учениками в товарищеские отношения, старается дать понять ребятам, что он не хочет их ни в чем принуждать, что пусть они делают что хотят. Но, предлагая такого рода отношения, А.Д., вероятно, не знал, что ребята не понимают дружеских отношений между собой и преподавателем, когда последний сразу же с первого знакомства забирает себе роль старшего и сильного. Что касается того, что А.Д. не желает стеснять ребят, то ребята это поняли, и вместо того, чтобы заниматься на уроке делом, они даром проводят время в болтовне.
В последний урок только я да еще две девочки внимательно слушали и записывали объяснения А.Д., остальные же просто забавлялись. Трудно выразить, какое зло чувствовала я, глядя на ребят, ничего не делающих. А.Д. объяснял, но видел, что его никто не слушает. Он не делал замечаний, не сердился, но только говорил, что кто сейчас ничего не делает, не учится, когда есть для этого возможность, тот после будет жалеть об этом. Эти слова прямо подняли меня, у меня явилось лихорадочное желание учиться и учиться.
Сейчас больше не могу писать. Хотела многое сегодня написать, но очень устала и хочу спать. Завтра пораньше надо встать, уроков много. Валька больна и храпит ужасно. Не знаю, скоро ли я усну под этот страшный храп.
17 октября, среда
Не знаю, что делать, прямо ум за разум заходит. К завтрашнему дню так много надо учить уроков, что я не знаю, за что приняться, и решила ни за что не приниматься, потому что все равно всего не сделаешь. Вероятно, завтра не пойду в школу. Главное, что меня страшит, это естествознание. Сегодня Б.П. сказал, что завтра будет спрашивать. А у меня ничего не переписано, и, потом, нужно много проработать по книге, а у меня не проработано, и прорабатывать некогда. Если завтра идти в читальню, то все равно не успеешь проработать, так что отсюда вывод, что по естествознанию мне завтра предстоит засыпка. А там еще промышленная статистика, тоже будет спрос. Сегодня я ее боялась ужасно и весь урок тряслась, потому что П.И. начал спрашивать по алфавиту, и я каждую секунду боялась, что он меня вызовет. Но меня вызвать он не успел и остановился как раз на мне. Так что завтра мне первой отвечать или, вернее, засыпаться, потому что знания мои в промышленной статистике отличаются чрезвычайно малыми размерами.
Потом еще завтра немецкий, тоже есть опасения, что в журнале появится заметочка, касающаяся того, что Гончарова не знает склонений и спряжений и вообще плохо разбирается в немецкой грамматике. Затем завтра обществоведение, два урока. Вероятно, будет общая беседа, так как проработка «Финансового капитала» Коне считается законченной, а так как у меня эта проработка еще только начинается, то и выходит, что придется мне не принимать участия в общей беседе, а это опять-таки не очень приятно. Затем еще завтра химия. Хотя меня химик уже и спрашивал, но ничего не стоит ему меня еще раз спросить. А я с тех пор, как ответила по химии, книги в руки не брала и, конечно, не имею никакого представления об углеродистых соединениях и тому подобных прекрасных вещах. В общем, завтра кошмарный день, и у меня прямо руки опускаются. И больше всего меня пугает естествознание. Остальные бы уроки как-нибудь сошли, могла бы даже кое-как приготовить их, но по естествознанию я ничего не могу сделать. Прежде всего, у меня нет нужной книги, и потом, очень много нужно переписывать, не говоря уже о том, что учить нужно такую массу, что и подумать страшно. Идти завтра в школу на авось мало интереса да и рискованно. Лучше я завтра не пойду в школу, до обеда пойду в читальню и почитаю критику о «Войне и мире», а то в пятницу по русскому нужно отвечать по «Войне и миру», а я, конечно, ничего не знаю. К обеду приду домой и скажу, что у меня болит голова и в школу я пойти не могу. А после обеда засяду дома и буду прорабатывать обществоведение. Это будет самым лучшим. Идти завтра в школу не имеет смысла, лучше проработаю обществоведение и подготовлюсь по русскому. Не люблю пропускать занятия, особенно уроки Б.П., но делать нечего, приходится.