Покончила сегодня с Гришиным, читала газету, болтала с Нюрой С., которая пришла сказать мне о вечере. Вот и весь день. Утром написала передовицу в стенгазету. Наташа взяла ее домой, хочет перепечатать. Теперь мне придется обработать свой «сон», написанный в прозе на тему о засыпках ученика, и, кроме того, написать несколько стихотворений, так как я являюсь единственной поставщицей их, этим делом я займусь завтра. А теперь напишу о Наташе Перетерской и наших взаимоотношениях.
Кажется, я уже писала, что близкое знакомство я свела с ней, когда стала работать в редколлегии. С тех пор мы все сближались, и теперь мы с ней подруги. У нас с ней много общих интересов, общих мыслей. Она умная девчонка, развитая и очень деловая. Я никогда раньше не подумала бы о дружбе с ней, а теперь чувствую, что ее отсутствие будет мне большим горем. Я страшно привязалась к ней. Если бы можно было, я говорила бы с ней целые сутки, только без свидетелей. Иногда, когда ее нет, мне безумно хочется ее видеть, говорить с ней, и, ожидая увидеть ее, заранее радуюсь. Никогда ни к одной девочке я не испытывала такого чувства. Она та подруга, которую я постоянно искала и не могла найти. Теперь я ее нашла. Вначале я недоверчиво отнеслась к ней. Я боялась обмануться, думала, что она такая же, как и все, и когда узнала ее, то все еще боялась верить, что она не как все. Я очень часто обманывалась в подругах. Часто думала: ну вот эта девочка будет моей подругой, и вдруг все пропадало, девочка оказывалась такой же, как все, и я с разочарованием отходила от нее, возвращаясь к неизменной Нюре Т. Этого же боялась я и при сближении с Наташей. Но получилось что-то необыкновенное! Она оказалась такой девочкой, какую мне нужно. Я думала уже, что я слишком требовательна к подругам и что мне не найти себе хорошей подруги, однако же есть такие, и одна мне попалась. Иногда мне кажется, что Наташа – мальчишка. Мне не верится, чтобы я могла питать такие любовные чувства к девочке. И однако это есть, и это так чудесно, так хорошо, я так рада, что встретила Наташу, что подружилась с ней. От такой подруги я, наверное, поумнею хоть немного и, что самое главное, буду устойчивей в своих мыслях, так как Наташа постоянный и деловой человек. Выпускать газету с ней одно удовольствие, и, кроме того, я открыла, что меня очень интересует выпуск газеты. Как жаль, что за все девять лет учебы я только в последнее полугодие последнего года открыла это и только теперь начала работать. Очень жаль. Ну да ладно, постараюсь теперь наверстать прошедшее и заняться этим делом.
Сейчас ужинать и спать. Скучное дело, если бы не кашель и головная боль, посидела бы до полуночи, а теперь не могу, и спать не хочется, прямо беда.
12 апреля, пятница
Ну и денек сегодня выдался, прямо ужас. Совсем впустую прошел. Весь день валялась. Тошнило, мутило, ничего не ела, голова трещала, и с чего, не знаю. До четырех часов валялась, а потом встала и пошла к Нюше. Пальто она мне шьет, нужно было выбрать фасон. Пришла от нее, попила чаю, побарабанила на гитаре и вот села писать.
Вчера тоже ничего хорошего не сделала. До обеда ходила пуговицы к платью покупать и нечаянно встретила одну свою старую подругу, Евтифьеву Шурку, с которой я училась в пятой группе. Потом она осталась на второй год, и уже давно ее не видела. Вчера я сначала ее не узнала, да и странно мы встретились. Она вдруг подходит ко мне, называет меня по имени и говорит, что у нее несчастье. Признаюсь, в первое мгновение я обалдела, не узнала ее и не знала даже, что и подумать. Когда я пришла в себя, то выяснилось, что у нее вытащили 60 руб. Она ходила покупать пальто, и в магазине у нее вывернули карман. Конечно, она была очень расстроена и попросила проводить ее немного. Я проводила ее до нашей прежней школы и узнала от нее, что это были первые заработанные ею деньги и что она остается теперь без пальто и без туфель. Я, конечно, посочувствовала ей и у школы распрощалась. Жаль девчонку, ну да сама виновата, не нужно быть растрепой.
22 апреля, понедельник
Я опять больна. С пятницы сижу дома, в субботу ходила к доктору, сказал, что у меня легкий грипп, велел сидеть дома и прописал массу лекарств от всех моих недугов и вообще для поправки организма.
С начала занятий я была в школе только три раза или, вернее, два с половиной, потому что в прошлый вторник из-за выпуска стенгазеты мы с Наташей пришли к третьему уроку. В среду я не ходила в школу, не хотелось, просидела дома. В школе скучища страшная. Делать нечего, да и не хочется ничего. На уроках сидишь, зеваешь, ждешь звонка, в перемену бесцельно бродишь по зале. Прямо тошнота. И почему это? И всем, кого ни спросишь, всем скучно. Все ходят как мокрые цыплята. Из-за этого не хочется идти в школу.
Во вторник было собрание культурно-просветительной комиссии, на котором я присутствовала первый раз за все время. Составлялся план на будущее время, и намечалось проведение вечеров, пасхального и первомайского. Были предложения такого рода, чтобы драмкружок дал какую-нибудь постанову в эти дни, но председатель комиссии Кобозев (ученик I курса) решительно заявил, что за две недели ничего нельзя приготовить, и, несмотря на наши предложения и доказательства, остался при своем мнении. Я была этим возмущена, ну неужели ничего нельзя сделать за две недели? Можно, очень даже можно, да уж очень сони все, никому ничего делать не хочется. И конечно, пройдут эти вечера, как и раньше все проходили, – кто-нибудь из политруков сделает доклад, а потом начнется ерунда, приготовление художественных номеров на скорую руку. Этот Кобозев не председатель, а мокрый теленок. Недаром и культкомиссия в последнее полугодие совсем не работает, хотя и воображает, что очень занята…
Когда я болела и не ходила в школу, по вечерам ко мне приходила Наташа сообщать школьные новости. Она говорит, что без меня ей очень скучно. По-видимому, она ко мне очень привязалась, что видно по всему. В школе она не отходит от меня, сидим мы теперь вместе, четверо за одним столом. Жаль, мне так хотелось поговорить с ней. Газету мы выпустили во вторник. «Сон» я свой обработала. В газете он помещен под заголовком «Страшный сон второкурсницы», читают его с интересом. Наташа говорит, что он имеет большой успех. Я лично, как только начали его читать, пожалела, что написала его. Петр Николаевич похвалил литературный отдел в газете, а следовательно, и мой «сон», так как он находится в этом разделе.
К следующему выпуску газеты мне нужно написать первомайские стихотворения, а они у меня не клеятся. Все эти дни ничего не делаю… Рисую, шью, читаю, но все это так, от скуки.
Завтра тоже, наверное, придется сидеть дома, потому что температура у меня еще повышенная.
26 апреля, пятница
Сегодня первый день после болезни я была в школе. Пропустила ровно неделю, чего раньше со мной никогда не было. По русскому писали сочинение, физик объяснял, счетовод тоже, а на шестом уроке было групповое собрание, да такое бурное, какого никогда не было. Собрание устроили для того, чтобы обсудить седьмой урок Глена. Дело в том, что по четвергам у нас семь уроков, и седьмой урок Глена. Народу на нем бывает очень мало, внимания никакого, и продолжается он только минут 15–20. На собрании подняли вопрос об этом. Стали говорить, что урок этот трудный, нужно его перенести, а на седьмом сделать что-нибудь полегче. Да, прежде всего. Вначале председателем Ник. Вас. назначил Шумова, но группа вдруг запротестовала, прося выбрать председателя. Выбрали Кузнецову, так как она кричала больше всех. Собрание она повела, конечно, очень решительно, так как девица она бойкая, смелая, горластая. Составили повестку дня. Первым стоял вопрос о седьмом уроке. Мальчишки, как только сместили Шумова с председателя, сразу встали в оппозицию ко всей группе. Из девчат особенно выходили из себя Крашенинникова и Ко. Они говорили, что седьмой урок нужно заменить каким-нибудь другим предметом вместо статистики и что все очень плохо себя ведут на этом уроке. По последнему заключению и началась кутерьма. Ник. Вас. стал говорить, что из-за того, что мы плохо себя ведем, нельзя отменять урока, что учком должен следить за дисциплиной. Как доехали до учкома, так и началось. Крашенинникова (она говорила больше всех) стала говорить, что учком сам плохо себя ведет, хуже остальных, и, наконец, назвала учком лавочкой. Это было смело и правильно. Группа вначале молчала, и только когда Варшавский сказал, что Крашенинникова не права, потому что ее не поддерживает группа, все заговорили. Белова поддержала ее мнение, а потом выступила Наташа Перетерская, сказав, что учком действительно лавочка, и при этом напомнила о прошлом собрании, когда учком отчаянно защищал Шумова, которому группа выносила выговор за его скверное поведение. Факт был налицо, все знали, что Шумов ведет себя отвратительно, и, однако, члены учкома защищали его. Это была неслыханная наглость. Наташа напомнила об этом, и группа одобрила ее. Руднев сказал, что у нее, вероятно, своя лавочка. Это вызвало смех и замечание, что это уже не лавочка, а целый кооператив. Возбуждение разгоралось. Члены учкома отпускали ядовитые замечания насчет группы, группа бросала на них ненавистные взгляды. Ник. Вас. заметил, что у нас в группе вообще несогласие, существует два течения и, по– видимому, разногласия между мальчиками и девочками, так как учком состоит в большинстве из мальчиков, за исключением одной меня. На это замечание стал возражать Варшавский, говоря, что существует разногласие не между мальчиками и девочками, а между организованной и неорганизованной частями группы, причем себя и всю компанию он причислил к организованным. Это было уж слишком. Класс прямо-таки заревел от этой наглой лжи. Стали напоминать учкому о его «прекрасном» поведении на уроках, пререкания разгорались. Кузнецова неистовствовала, но в конце концов решили перейти к основному вопросу, о седьмом уроке. Признали, что группа ведет себя по-хулигански, что урок статистики труден и что нужно его заменить другим, более легким, а его перенести на первые уроки. Но Н.В. заявил, что требование это удовлетворить невозможно, что как было, так и останется. Сказано это было довольно ясно, но Кузнецова решила почему-то проголосовать за заявление Н.В. и предложение Крашенинниковой (группы). Это было совершенно не нужно, но ладно, а вот то, что Крашенинникова, предложение которой голосовали, сама голосовала за предложение Н.В.! Это уж совсем дико. В общем, получился ералаш. На голосовании собрание и было закончено. Из всего этого собрания можно было вывести заключение, что учком наш ни к чему не годится, группа им недовольна, сам он не ставит группу и данное собрание ни во что, они старательно стремились к тому, чтобы сорвать его. Для этого они все время делали замечания Кузнецовой, что она не умеет вести собрания. Под конец собрания, когда многие хотели улизнуть домой, Кузнецова встала у двери с целью не пропускать никого. Это было смешно и не походило на обычные собрания. Н.В. держал сторону ребят, совершенно не желая вникнуть в суть дела. Все были страшно возмущены. Я сидела все время как на иголках. Ведь я учком. Как печально это, как бы я не хотела теперь им быть. Ведь я ничего не делаю, и не потому, что я не умею или не хочу, а потому что мне не дают дела, все влияние в руках Варшавского и Шумова, и я остаюсь в стороне. А Варшавский и Шумов такие гады, такие подлецы, что и говорить не хочется. Они совершенно ни во что не ставят группу, воображают из себя бог знает что, и совершенно напрасно. После собрания я слышала разговор, что мальчишки собираются отбутузить Кузнецову. Конечно, это ерунда, но все же неприятно такие вещи слушать в школе. За мальчишек только две девчонки – Бауман и Нетельгорст. Эти уже спаялись с ними и, конечно, во всем согласны с ними.
