Снимались вчера, а его не было. Придя от П.Н., стали болтаться по школе. Делать было нечего. И главное, не знали, что же дальше-то будет. Не то общее собрание, не то съемка, не то школьный совет. В конце концов выяснилось, что ожидается съемка, фотограф уже пришел, нет только некоторых преподавателей. Наконец, все собрались. Не было только Н.П. Снимались только вторые курсы. Сначала оба курса вместе, а потом каждый по отдельности. Времени на съемку ушло много, потому что публика неспокойная, никак не могла устроиться, хохотали все, места себе не находили. Холодно было, снимались многие в пальто. Я была раздета. Рожа выйдет, конечно, идиотская, как всегда. На съемку многие пришли разряженные. Это, по-моему, глупо. Интереснее сняться такой, какая ты была в году. А то вырядились, и не узнаешь, что это ученицы. После съемки мы с Наташей отправились домой. На школьный совет решили не оставаться, так как за день очень устали, да и времени было уже около 8 часов. Дома я села было писать дневник, но пришла Наташа. Мы с ней, по обыкновению, сидели и ничего не делали. Не знаю, о чем говорили. Мне уже давно хотелось сказать ей о моих чувствах к Варшавскому. Я решила дать ей прочитать в моем дневнике одну из многочисленных страниц, посвященных Варшавскому. Выбрала, конечно, самую скромную. Как только она принялась читать, я ушла из комнаты, потому что мне было очень стыдно. Уходя, я написала на бумаге (на работе по сел. хоз. стат.): «Насчет Варшавского было, но теперь прошло. Теперь мне стыдно этого». Когда я вернулась в комнату, она уже прочла, что нужно, и написала мне ответ: «А мне приходится стыдиться только теперь». Вот так фунт! Значит, и она неравнодушна к Варшавскому. Хотя я и предполагала это, но признаюсь, в первый момент, что называется, обалдела. Удивлялись недолго. Просто сделали вывод, что у нас одинаковые вкусы. Потом она собралась с духом и сделала мне признание, написав его на той же работе по с/х стат. Вот оно, списываю буквально: «Мне нравится Жак. Сегодня на съемке он поправил мне волосы. Представляешь, какое это было удовольствие!» Признаюсь, я и это предполагала, но все же опять обалдела, и настолько, что не издала ни одного звука и предложила Наташе пойти на улицу, потому что в комнату пришла мама и говорить было нельзя. Только на лестнице я дала ей понять, что тоже неравнодушна к Жаку. Жак – это наш политрук. Молодой коммунист, студент I курса МГУ. Он ведет у нас в школе кружок текущей политики, комгруппу, вообще ведает общественной жизнью школы. Я о нем как-то уже писала, о том, как он оскорбил на общем собрании курсантов, в частности Варшавского. Тогда он мне не понравился, насколько я помню. Потом я его вообще не видела, не знала. Правда, на собраниях курскома я его видела, но не обращала на него внимания. Только в последнее время я обратила на него внимание, присутствуя с Наташей на собраниях комгруппы. Наташа ведь готовится в комсомол. Ну а я всюду хожу за ней. Кроме того, Жак имеет отношение к газете, и потом, когда у нас в группе заварилась каша по поводу Варшавского, он принял участие в этом, конечно, благодаря посредничеству Наташи. Ну а где Наташа, там и я. И случилось, что Жак стал мне нравиться, только я еще не отдавала себе отчета в этом чувстве, по-видимому, оно еще глубоко сидело во мне. Когда я его видела, я чувствовала, что он нравится мне, но когда его не было, я даже не думала о нем. Лишь вчера на съемке я как-то невольно осознала свое чувство, когда увидела, что Жак, который снимался с нами, стоял в противоположном от нас конце. Мне очень захотелось, чтоб он снимался вместе с нами. Наташе, по-видимому, тоже хотелось этого, поэтому она предложила мне позвать его к нам. Я, конечно, согласилась, и, к великому нашему удовольствию, Жак устроился сзади нас. На второй съемке, когда снимали только наш курс, Жак устроился впереди нас и как раз против меня. Мы с Наташей стояли на скамейке, а он на земле около. Потом, когда снимался II курс «А», мы с Наташей, не знаю почему, стали рассмеивать Жака, сидевшего в первом ряду. Это доставляло нам громадное удовольствие. Главное то, что Жак никак не мог удержаться от смеха, так сильно мы его заражали, и все время отчаянно кусал губы. После этой съемки мы с Наташей пошли домой. Об остальном писала.
5 июня, среда
С чего начинать, не знаю. Так много всего, что трудно разобраться. Начну с серьезного, то есть с того, что касается моего учения. Учиться кончили к 1 июня. Выставили отметки и закончили все школьным советом. До этого еще нас определили на практику по разным учреждениям. При распределении Павел Иванович сказал, что самая лучшая практика будет на заводах. Мы, конечно, все возымели желание идти на завод. Но оказалось, что на заводы есть только единичные места. Это почти всех охладило к заводам, так как идти по одному казалось страшно. Мы с Наташей хотели идти непременно вдвоем, но так не выходило: надо было идти или поодиночке, или попадать в какую-нибудь большую группу. Решили идти поодиночке. Заявили об этом П.И. и моментально получили места: она на завод «Арматура», а я в трест «Лесохим». В субботу мы получили путевки на места, а в понедельник уже отправились работать. Мне было страшновато идти одной, но делать было нечего. Пошла в девятом часу утра. Улицу нашла быстро. Собственно, это не улица, а одно недоразумение. Называется она Новой площадью, находится у Китайской стены. Строения представляют из себя какие-то корпуса, мрачные, некрасивые. Ходила, ходила я там, никак не могла найти нужного помещения. Уж я и спрашивала, и сама искала, нет, нету нужного помещения, хоть реви, никто не скажет. Вышла из корпусов, пошла по стороне, отчаявшись найти это несчастное учреждение. Гляжу – дверь, маленькая вывеска «Лесохим», подъезд, который раньше не заметила. Пошла на второй этаж. Вошла, сидит некто вроде швейцара. Я к нему, так, мол, и так, на практику и все такое. Он меня послал к какому-то типу, сидящему в одном из отделов. Тот велел подождать управляющего делами. Жду. Потом выясняется, что управляющий делами давно уж у себя в кабинете сидит. Пошла туда. Объяснила. Он позвал опять того типа, у которого я ждала, и велел проводить меня к статистику. Статистик оказался женщиной, чему я, конечно, обрадовалась. Зовут ее Нина Владимировна Сальникова. Мы с ней скоро познакомились. Она оказалась довольно сносной и доброй. Дала мне сразу сногсшибательную работу, предоставила мне арифмометр и счеты и оставила в покое. Я, конечно, сразу принялась за дело и отчаянно крутила арифмометр. В общем, я уже три дня была на практике и все три дня ужасно уставала. Как-никак приходится работать шесть часов, не слезая с места, перерыв полчаса. Прихожу домой, обедаю, пью чай, там вечер, приходит Наташа, и вот и день весь. Учреждение наше мне нравится, уютное. Наш отдел мне нравится потому, что в нем прямо-таки все время «статистический разговор», то есть в разговорах только и слышишь разные выражения и термины из промстата, будто сидит там не семь совслужащих, а семь Павлов Ивановичей. Это, конечно, хорошо, потому что больше знаний получишь, лучше усвоишь всю страшную в школе волынку из промстата. Руководительница моя – настоящий статистик. Даже знает о коэффициенте корреляции из статистики Глена. Кстати, о Глене. У меня опять было завязалась с ним канитель, то есть попросту я до последнего дня ничего не делала, а потом решила засыпаться. Но как-то повезло так, что Глен без всякого спроса поставил «проработано». Просто после урока поймали его в канцелярии, показали ему домашние работы (конечно, списанные и притом страшно неверные) и потребовали, чтобы он поставил нам «проработано». Он исполнил наше требование. Радости нашей не было предела, тем более что мы, собираясь на другой день сдавать Глена, заимели у него же учебник, который потом вернули ему за ненужностью, прямо после того, как было написано желанное слово «проработано». Остальные предметы у меня съехали также благополучно. В этом триместре у меня в журнале не было ни одной засыпки и ни одного отказа. Это прямо удивительно. Обыкновенно что– нибудь да красуется в журнале, а тут ничего. Вообще, последний триместр прошел как-то благополучно, несмотря на то, что я много в нем пропускала, опаздывала, сбегала. Понравилось мне с последнего урока уходить, и прямо не могу сидеть. Убегали, конечно, с Наташей на пару. Или опаздывание. Тоже вещь приятная, когда не знаешь какого-нибудь урока. Как-то решила я опоздать на физику, но Нюра Т.
