Наташе и самой, наверное, не легче, а ведь она молчит больше моего.
В общем и целом надо лучше относиться к Наташе.
Уже поздно. Лягу спать.
16 августа, пятница
Сегодня в перерыв вызывают меня по телефону. Подхожу и никак не могу догадаться, что, кроме Наташи, звонить больше некому. Звонила она. Я, конечно, осведомилась насчет ее здоровья. Она уже встала и ничего плохого не чувствует, ночью же был сильный жар. Уговариваемся, что она придет ко мне. После разговора мне стало легче и веселее оттого, что Наташа не заболела.
Вечером она пришла ко мне и позвала к себе. Я ушла и вернулась недавно, то есть в 10 часов. Валька спала, когда мы пришли. Мы взяли какую-то гробовую книгу и стали читать, но прочитали очень мало и бросили. Проснулась Валька и пошла работать языком, так что мы только со смеху покатывались. Вот веселая девчонка и отчаянная сорвиголова. Здоровая, несмотря на свои 14 или 15 лет, мы с Наташей против нее шпингалеты. И красивая она – беленькая с загаром на щеках, с золотистыми белокурыми волосами и голубыми глазами. В общем – симпатичная девчонка.
Без умолку болтала она о деревне, и чем больше она говорила, тем тяжелее становилось мне. Снова проснулось непреодолимое желание уехать в деревню, погулять как следует. Одно время, недели две назад, я прямо с ума сходила по деревне. Так тосковала, что ужас. Сижу в тресте за работой, а у самой между цифр плывут воспоминания, я начинаю вспоминать все подробности деревенского житья и гулянья, и в голове у меня со всей ясностью встают все картины, как будто я снова в деревне. Я заметила, что все воспоминания у меня очень ярки, я свободно представляю все свои прежние ощущения, свое настроение, даже запахи и состояние атмосферы. Получается настолько яркая и живая картина из прошлого, что я забываюсь, думая, что я действительно в деревне.
Валькина болтовня разбередила меня. Снова я потеряла налаживающееся было равновесие. Теперь опять путаница и неописуемая тоска по деревне.
Нюра Т. недавно прислала письмо из деревни. Пишет, что очень весело проводит время, гуляет. Наташа тоже побывала в деревне, погуляла. Лишь я сижу над своими цифрами и с грустью замечаю, что лето проходит, а я его не видела. Как кончили учиться, прямо в трест попала. И застряла в нем неизвестно на какое время…
Я остригла свои волосы. Долго не решалась, а потом неожиданно взяла и остриглась. У меня были красивые волосы, это говорили все, это признавала и я сама. И все же я их остригла, потому что коса, хоть и длинная была, но очень тоненькая. Мне надоело вечное причесывание, вечное болтание сзади чего-то ненужного, и я остриглась. Задумала я это еще до приезда Наташи, но до нее стричься не стала. Когда я ей сказала, что хочу стричься, она не возразила и даже сказала: «Стригись в субботу, а в воскресенье поедем куда-нибудь купаться, нырять». Я так и сделала: в субботу, 3 августа, пошла и остриглась. Когда я пошла в парикмахерскую, то у меня было такое чувство, будто не сама я иду туда, а кто-то насильно ведет меня. Мне жаль было своих волос, но в то же время безумно хотелось быть стриженой. Выйдя из парикмахерской, я сразу ощутила радость оттого, что стало легко голове. О волосах я уже не жалела. Наташа, когда увидела, будто немного удивилась, и я сразу почувствовала, что ей мой поступок не понравился. Но мне она этого не сказала. После же и теперь она уже открыто заявляет, что ей жаль моих волос, они были очень красивые. Я уже думаю, что если бы она в тот вечер, когда я заявила ей о том, что хочу стричься, решительно возразила против этого, я не остриглась. Она же, по-видимому, не верила, что у меня хватит решимости остричься, и поэтому не обращала особенного внимания на мои слова. Теперь мне и самой немного жаль своей косы.
Сегодня Наташа показала мне письмо из деревни от тамошней учительницы Веры. Этой Вере 19 лет, она учит сезонных рабочих – в общем, совершает культпоход, кажется, комсомолка, веселая девчонка. Все это мне рассказала Н. Она, живя в деревне, подружилась с ней, и, по-видимому, сильно, потому что когда она приехала и пришла ко мне, то сразу же после первых слов приветствия выложила на стол карточку, где она снята с Верой, и заявила, указывая на последнюю: «Это твоя соперница». После она рассказала мне про Веру все подробности.
Счастливая Наташа на подруг!
Ну, хватит пока. Да, наши – отец, Валька и Алексей – уехали в Ряз. губ. Эх, и хотелось же мне с ними уехать, прокатиться на параходе трое суток, посмотреть на Оку!
Эх, доля моя – статистическая!
21 августа, среда
Особенного сегодня еще ничего не было. Что будет вечером, не знаю, а сейчас еще день.
Вчера ездила на стадион. Надоело мне уже там, особенно не люблю игру в волейбол. Я плохо играю, постоянно мажу, то есть не беру мячей, но лучше играть не могу, так как у меня нет особого стремления к этому, и, кроме того, в игре я очень спокойна и равнодушна к тому, выиграет или проиграет наша команда.
Вчера я приехала со стадиона в половине девятого вечера, не могла ничего делать и завалилась спать.
В воскресенье мы с Наташей ходили в Сокольники, а вечером я пошла к ней, и весь вечер пробузили втроем с Валькой. В. надела на себя корзину наподобие гармони, и мы пели под этот плетеный инструмент.
На другой день, в понедельник, Наташа забежала ко мне вечером, у меня как раз сидели Маня Давыдова и Н. Савинова. Отдав мне принесенный проспект о поступлении на заочный факультет при I МГУ и сказав, что ей некогда, Н. ушла. В десятом часу, проводив девчат, я отправилась к ней. Она была очень занята, и я ушла. Сегодня я ее еще тоже не видела. Не знаю, когда придет или она ждет меня, но идти к ней не хочется. Стесненно я себя чувствую у них и поэтому лучше Наташу не увижу, но к ним не пойду.
Ну, вот и писать нечего. Садилась, думала, много напишу, а у меня, оказывается, пропало настроение писать, а потому бросаю, лучше читать буду, а там, наверное, и Наташа придет.
Ох, совсем забыла написать одну вещь.
В понедельник, придя от Н., я почему-то расстроилась, а тут еще почитала на сон грядущий Н. Романова какой-то рассказ о человеческой душе и совсем скисла. Легла спать и ну реветь. Долго плакала. Выплакивала всю тяжесть, какая накопилась за последнее время. Давно я уже не плакала, и поэтому слезовая разрядка была необходима. Это все равно что гроза: копятся тучи, сгущается атмосфера, а затем гром, дождь, и сразу воздух легче. Так и со мной: коплю-коплю тоску и, наконец, произвожу разряжение, поплакав часок. После этого легче становится. Долго я плакала в понедельник, а наутро не могла головы поднять, до того она у меня болела. О чем плакала, не знаю, но плакала сильно. Жалко было чего-то. Эту неопределенную жалость и сожаление о чем-то я заметила у себя еще в воскресенье и сказала об этом Н. Она сказала, что мне жаль утраченной свободы. Это, пожалуй, верно. Меня очень тяготит это обязательное хождение на службу. Но с другой стороны, я ругаю себя за это, ведь нельзя же, в конце концов, вечно жить беззаботно, ведь мне уже 18 лет. Я уже взрослый человек, должна сама завоевывать жизнь и поэтому похоронить девичьи мечтания о свободе и беззаботном гулянье…
