Туда ехали, я сидела, как надо, передом к лошади, и поэтому со мной ничего не случилось. А бабушка еще говорит мне, что некоторые не могут ездить на санях, потому что их тошнит. Мне это показалось невероятным. А когда поехали оттуда, я уселась задом к лошади, чтобы ветер в спину был. Сначала ничего, а потом чувствую – голова кружит и тошнит. Пришлось поверить бабушкиному рассказу.
Как приехали, пообедала и валялась все время. Приходила Давыдиха. Получила письмо от сына, просила прочитать. Потом в карты с дедом поиграла, потом чай пили, а потом и делать нечего. Сидела, стала писать, время сейчас восемь часов вечера. На улице тишина, опять, черти, по избам все сидят. Сегодня обещала я к Таисе сходить и не пошла. Вышла только на дорожку, постояла, поглядела да опять домой пошла.
Сегодня немножко скучновато что-то. Хоть и редко скучно, но все же не нравится мне это. Завтра из кожи вылезу, а вечером куда-нибудь заберусь. Пойду к Васе Евтисову в шашки играть, а там сагитирую его к Коле О. лыжи навострить. Вася Е. – чрезвычайно тихий парень. Хоть мы с ним и соседи, а дела имеем очень мало. Взрослое население его хвалит, говорят, хорош парень, тих, вежлив. Признаю, что тих он, вежлив и интересен даже (ростом с березу), но не хватает ему смелости, обыкновенной мальчишеской смелости и развязности. Я никогда не решилась бы с ним бузить. Больше вроде сегодня не о чем писать. Придется ложиться спать. Вот волынка-то, больше половины времени уходит на сон, и ничего не сделаешь, таковы порядки. Бабушка прядет и спит за прялкой, наверное, из-за меня сидит, придется в таком случае кончать.
2 января, четверг
Делать совершенно нечего. Время 11 часов утра или, вернее, дня. Только что пришла с улицы. До упаду каталась на лыжах. Кататься пришлось по огороду, потому что такой сильный туман, что я побоялась ехать далеко. Неприятно как-то, едешь и ничего впереди себя не видишь. А лыжи все-таки хорошая штука, еще раз повторяю, что они лучше коньков.
Бабушка уехала сегодня в Вязьму, в больницу, где у ней лежит племянница. Дед поэтому хозяйничает.
Напишу сейчас о здешнем языке.
Главная особенность здешнего языка заключается в том, что все глаголы здесь кончаются на мягкий знак. Например: стоит – стоить, лежит – лежить, идеть, поеть, шумить и т. д. Глагол «бежит» произносится так: бегить, побегить. Вместо «хотя бы», чаще произносят «хучь бы». Иногда произносят такие слова, о значении которых трудно догадаться. Например, слово «облазя», оно, по-моему, равнозначно слову «особенно», потому что употребляется оно в таких сферах: «об– лазя у кого запасу много», «облазя у кого льну много».
Когда удивляются, часто употребляют фразу: «Ну надо ж это!» В общем, язык здесь очень исковерканный, здесь как бы нарочно стараются говорить неправильно. Над приезжими за их язык смеются. Особенно смеются надо словом «чего». Приезжие из Москвы, например, всегда говорят «чиво?». А здесь обычно произносят «чаво» или «чаго». Я помню, когда я училась в школе, в Рязанской губ., то меня больше всего дразнили за это слово «чиво». Меня иногда так и звали – «чиво».
Вчера наши прислали мне письмо и открытку. Они, оказывается, только 28 числа вечером получили мою открытку, которую я послала со станции, как приехала. Целых три дня шла моя открытка, когда ей всего день и нужен, чтобы попасть по месту назначения. Отвратительнейшая почта сейчас, письма ходят очень долго, а то и совсем теряются.
Девятый час вечера. Снова однообразное гудение прялки, снова темь непроглядная за окном. А впереди сон, неспокойный от тревожных дум, от томления какого-то… Давеча пошла к Таисе. У ней целая ватага ребят участковых, наверное, на собрание пришли. Сегодня сходка была по поводу какого-то леса. С Таисой пошли к Зое. Посидели у нее, и часов в семь домой. Прошли раза два по улице. Погода очень теплая. Я расстегнула пальто, и все-таки мне было жарко. Хорошо, если на Рождество будет такая погода, бузить будет хорошо.
Сегодня перед вечером еще раз ездила кататься на лыжах. Ну какая красота эти лыжи! Особенно когда с горки катишься, только успевай отталкиваться. Только вот не могу много кататься, сердце очень колотится, так что задыхаюсь даже. Если бы не сердце, больше бы каталась.
Писать больше не о чем. Придется опять ложиться спать. Фу, черт! Не люблю я спать до ужаса. Утром еще ничего, а вот вечером ложиться – тоска смертная. Главное, жаль этого времени, пропадает зря. А делать все равно ничего не сделаешь. В общем, зимой здесь спокойному человеку можно разжиреть, как свинье. Ну а такой, как мне, жиру не нагнать. Трепят меня мысли да думы разные, не дают покоя.
Хочу чего-то, а чего, и сама не знаю. Если сказать об этом кому-нибудь из взрослых, бабушке, например, так она скажет, что замуж пора.
Кончаю. Чего водичку водить да пустыми словами тетрадь исписывать?..
4 января, суббота
Странная какая-то апатия ко всему. Ничего не хочется делать. В избе угарно, сегодня бабушка хлебы пекла. Утром, как встала, пришлось из избы удирать, иначе бы насмерть угорела. Давеча тоже минут сорок у крыльца стояла, проветривалась. Да скучно стоять было. Народу никого. Только мы с Колей О. поздоровались на всю улицу, и все. Стояла, стояла и домой ушла. Даже на лыжах не хочется кататься. Еще погода какая-то ветреная, не располагает выходить в поле. Вчера много каталась на лыжах. Вечером вышла постоять на своей дорожке. Гляжу, идет Зоя. Идем, говорит, к Таисе. Пошли. Зоя зашла к Антоновым. Отец Николая приходится ей дедом, а Николай дядей. Я ждала ее у Таисиного двора, двор ее как раз против Антоновых. Было еще не совсем темно. Теплынь была такая, что, застегнувшись, нельзя было стоять. На улице, как галки, прыгали маленькие девчонки, шумели, бегали, кричали на все Лежнево. Я страшно завидовала этим девчонкам. Вспомнился Погост, зима, шумная праздничная улица, когда я так же вот шумела и отчаянно визжала без всякой причины. Это было давно, 10–11 лет назад…
Таиса лежала на печке, когда мы пришли к ней. Сидели сначала в потемках. Пришла тетка Маша (мать Коли О.) за «кошкой», упустила веревку в колодезь. Жаловалась на Колю, что совсем от дела отбился, только и знает, что по собраниям ходит, даже ночью бредить начал. Как-то проводил он какое– то собрание, а два мужика сорвали это собрание. Коля подал на них заявление, их оштрафовали. Теперь они грозят ему. Матери с отцом Николай ничего не говорит, а те, конечно, сердятся и в покое его не оставляют. Требуют, чтобы бросил он все это. Ну а он и не собирается это делать. Крестьяне в большинстве косо посматривают на этого единственного в деревне комсомольца и, конечно, не менее косо смотрят и на родителей его.
«Матерь Божия, змеем все глядеть стали, змеем, – жаловалась тетка Маша. – Грушка и та змеем глядит».
Грушка – одинокая баба, или старая дева, что ли. Николай ликвидирует ее неграмотность, но она все-таки «змеем глядит». «Если бы сейчас кто написал из Москвы или из Петрограда, отправила бы его. Платье бы свое шерстяное продала, а собрала бы денег на дорогу. Пусть бы уехал уж, от греха подальше», – плакалась тетка Маша. В обоих городах у них есть родня. Коля прошлый год ездил в Москву, да что-то быстро вернулся оттуда.
