Вчера вечером были у меня Маруся и Наташа. Играли на гитаре, пели, вообще бузотерили.
Как-то после приезда у нас с Марусей были откровенные разговоры насчет наших гуляний. Я рассказала ей про свою историю с Колей и про то, что я не понимаю, какой любви требовал от меня Коля. Маруся сказала, что, может быть, он требовал от меня поцелуев. Я чуть было не расхохоталась на это ее предположение. Если бы он требовал от меня только этого, так и истории не было бы. Да и чего ему требовать было? Ведь я не запрещала ему поцелуев. Но Маруся этого, конечно, не знала. Да и вообще, из всего разговора я убедилась, что Маруся передо мной еще дитя, хотя она и старше меня, и гуляет много. Я знаю, что по ее понятиям поцелуй – преступление, ну а по-моему, это чепуха. Но надо сказать, что по ее понятиям еще живет большинство. Ну а я пережила это.
В «Дружбе» есть насчет дневников. Одна девица ведет дневник и осуждает себя за это, называя это институтщиной и ненужным копанием в самой себе. Странно, но я давно уже думаю об этом и в точности в такой же форме выражаю свою мысль об этом. Действительно, путем дневника очень часто производишь внутри себя безрезультатное копание, тратишь время, бумагу, а кому это нужно? Я говорила себе, что надо бросить дневник, и все же не могла этого сделать. У меня уже создалась к этому привычка. Особенно остро я ощущала потребность в дневнике в деревне. Когда мне случалось день не писать, так на другой я с утра хваталась за тетрадь. Вероятно, это было оттого, что мне мало приходилось говорить там, некому было высказывать свои мысли и наблюдения. Сейчас, хотя писать почти не о чем, тоже не могу бросить дневник. Эта тетрадь уже кончена. А другая уже припасена. Пусть дневник – лишняя вещь, но бросать не буду, по крайней мере русского языка не забуду, а то ведь, кроме дневника, ничего больше писать не приходится. И так уж я стала писать с ошибками, чего раньше никогда не бывало.
С Наташей у нас, по-видимому, охлаждение. Она заявила как-то, что хочет как следует сдружиться с Тасей Ш. Что ж, пусть будет так, не возражаю. Только едва ли Тася будет для нее тем, чем была я. А впрочем, кто ее знает. Я, пожалуй, уж слишком изломалась, ну а Тася еще цельна, как ребенок, и притом комсомолка.
Кончаю. Наконец-то закончила эту тетрадь. Ведь в ней заключено чуть ли не полтора года. Большой промежуток.
1 февраля, суббота
Начинаю новый дневник. Я хочу, чтобы он был таким же интересным, каким был деревенский дневник, но едва ли это будет так. Сейчас, например, совершенно не о чем писать, нет никаких событий, которые были бы интересны в дневнике. Жизнь очень однообразна и спокойна, конечно, относительно. Времени не чувствуешь, оно почти все уходит на эту бесполезную работу в тресте. Как мне безумно жаль этого пропадающего даром времени, и в самые лучше годы жизни! Для себя остается только вечер, но он так мал, что проходит совершенно бесследно и бесполезно. Теперь, правда, я начала, кажется, заниматься, и занимаюсь пока с охотой. Сегодня, кажется, у меня первый вечер, в который у меня никого не было. А то почти все время или Наташа, или Маруся, или обе вместе сидят вечером. Тут уж, конечно, при всем желании ничего не сделаешь. Заниматься с Наташей не могу. Мне всегда хочется с ней играть в «писателя».
К Наташе
[41] я не питаю прежнего восторженного чувства, но когда она около меня, я чувствую себя хорошо. Вчера, например, сижу за чаем, скучища, языком даже ворочать не хочется. Маруська сидит рядом, сидим и молчим. Вдруг приходит Н. У меня внезапно появились веселость, заработал язык, и скука исчезла. Отчаянно барабанила на гитаре и даже немного плясала, чего со мной никогда не случалось. А сегодня весь вечер в занятиях и чтении. Даже голова разбухла. Для рассеяния необходимо заняться легким делом, поиграть с Валентиной в шашки или карты.
14 февраля, пятница
Недавно получила письмо от Нюры Т. Как я по ней соскучилась, так и сказать невозможно. Так хочется увидеть ее, поговорить с ней, сходить с ней куда-нибудь. Но ее нет. Она приезжала без меня в Москву на неделю. Как жаль, что меня не было. Вчера я послала ей письмо с полным описанием своей любовной истории.
Сегодня пустой вечер. Ничего не делала, и настроение от безделья гадкое. Погода очень теплая, совсем весенняя, страшно хотелось пойти пошататься, но не с кем. Наташа работает в вечерней смене, а Маруся ушла сегодня в театр. Больше у меня никого нет, и это очень печально. Зоя Хапалова далеко живет, а больше никого. В общем, последнее время я чувствую себя очень одинокой. Хочется людей, а их нет. В тресте мне очень нравится Нина Владимировна Сальникова, наш старший статистик. Ей 30 лет, у ней сын и два мужа. С первым она развелась, получает с него алименты на сына. Со вторым живет и страшно жалеет, что вышла второй раз замуж. Но по-моему, она без мужа пропала бы. Хотя и получает 130 руб., но ей вечно не хватает, так что муж является хорошей материальной поддержкой. Она очень умна, развита и очень честна. Она всегда громко выражает свои протесты против творимых несправедливостей. Мне часто хочется поговорить с ней, выложить тоску свою, попросить совета, но все не удается, некогда и негде. В тресте людишки, да и притом – что я для Сальниковой? Просто девчонка и ничего больше. А она мне страшно, страшно нравится. Когда у ней выходные дни, то мне бывает скучнее обыкновенного. Интересно, как бы она отнеслась к этому, если бы узнала?
Завтра выходной день. Утром пойду на каток, а вечером в «Экспер» на оперу «Чио-Чио-сан».
За последнее время была раз в «Мюзик Холле». Чепуха страшная, халтура. Потом была еще в I Гос. цирке. Здесь несколько лучше. Завидую наездникам и гимнастам, что они так сильны. Хорошо было бы, если бы все люди, мужчины и женщины, в молодости проходили бы цирковую школу. Это делало бы их более смелыми и приспособленными к жизни. Глядя на маленького комичного человечка, расхаживающего по арене и потешающего публику, я думала: «Неужели это тоже человек? Неужели у него тоже есть свой внутренний мир, свое горе, свои радости?» Я не могла представить себе этого. Мне казалось, что это существо не человеческой породы, что это просто кукла. Я сказала об этом Наташе, но она была увлечена зрелищем (она первый раз была в цирке) и не обратила внимания на мои слова.
Сейчас читала Наташин дневник. Не нравится он мне страшно. Чувствуется, что все мысли в нем и рассуждения не действительные, а навязанные. Мне кажется, что Н. вовсе не так уж тверда, как старается показать. Я уже писала об этом в зеленом дневнике, и она знает об этом и, конечно, опровергает. Дневник я ее так и не дочитала. Потом еще наблюдение: этот ее последний дневник страшно похож на мой по своему содержанию и настроению. То же беспросветное нытье, что и у меня. И потом опять – деревенские ее записи гораздо интересней московских. То же, что и у меня. Но в Москве невозможно интересно писать, не о чем, нечего описывать. Просто сидишь, из пустого в порожнее переливаешь, и получается нытье. Вот и сейчас: о чем писать? Лучше уж совсем не писать.
24 февраля, понедельник
