Она опасается, что я не приеду к ней из-за трудных условий дороги. Но ведь я только и живу надеждой поехать к ней. Меня не остановит ничто. Пусть мне придется сделать тысячу пересадок, пусть придется ехать на лошадях не 40 верст, а 400 верст, пусть придется хоть столько же идти пешком, а я все-таки поеду, я все-таки доберусь до нее, чего бы мне это ни стоило. Подумаешь, трудность дороги! Да ведь она-то ехала, да еще сама не зная, куда и для чего. Так почему же не могу ехать и я? Ведь у меня будет определенная цель, будет радость в сердце от ожидаемого свидания, не то что у нее сейчас – тоска и страх одиночества. Нет, милая, на этот раз ты напрасно боишься за меня. Ради тебя я решусь сделать многое, чего не сделала бы, может быть, никогда.
Теперь буду ждать второго письма. Вероятно, оно придет не так скоро. А потом буду писать длиннейшее послание.
Иногда не верится, что Наташа далеко. Сидишь вечером и думаешь: а вдруг сейчас откроется дверь и войдет Наташа, как всегда, с милой улыбкой и со словами: «Здравствуй, можно к тебе?..» А потом пожатие руки, ласковое объятие и безоблачное счастье на душе! Как все это недавно было! Как еще ярко я все это ощущаю, прямо-таки будто наяву чувствую иногда физическую близость Наташи. Уж не особая ли это галлюцинация чувства и слуха, а также и осязания, потому то я иногда ясно ощущаю ее запах. (По-моему, у каждого человека, как у цветка, есть свой запах.)
Да, недавно все было, а когда будет вновь?.. Вдруг не будет?..
Ох, тяжело, безумно тяжело…
Вот, черт возьми, не было печали, да черти накачали! Ну кто может поверить, что я убиваюсь так только из-за подруги? Да сама я года полтора назад разве могла бы подумать, что буду так отчаянно сходить с ума из-за какой-то девчонки? Не поверила бы, если бы кто-нибудь предсказал мне это. А теперь извольте радоваться: необыкновенная дружба, весьма прекрасная в присутствии друга и, ох, мучительная, когда этот друг умчался к черту на кулички! В общем, сижу сейчас больная и физически (грипп, конечно), и душевно. Плохо дело…
28 марта, пятница
Сегодня во сне опять видела Наташу. Будто мы с ней в кино, за несколько минут до начала хочем купить билеты. А билеты остались самые дурные и, что хуже всего, все одиночные, не было ни одной пары билетов одинаковых. Мы очень долго выбирали, советовались с кассиршей и никак не могли решить, какие взять. До начала оставались секунды. Я страшно волновалась, но выбрать билетов не могла, а Наташа, будто это ее не касалось, сидела в стороне с равнодушным видом. Это состояние нерешительности во сне всегда ужасно. Кончилось это тем, что я проснулась. Было еще темно, а мне впору хоть вставать, никакого сна не было. Я все лежала и удивлялась: отчего это регулярно, каждую ночь, я вижу Наташу во сне и все с такими тревожными чувствами? Уж не случилось ли чего с ней?..
Вечер сегодня прошел спокойнее. Меньше волновалась, меньше тоски было. Только в моменты совершенного безделья (умственного), за чаем или обедом например, мне становится не по себе. А когда что-нибудь делаешь, то забываешься.
29 марта, суббота
В прошлую субботу была настоящая весна. Лило с крыш, грело и ярко светило солнце, а сегодня на улице сухо, мороз и идет снег, настоящая зима. Вот как меняется погода…
Сегодня я на работе не была, а ходила в амбулаторию со своим больным горлом. Теперь придется следующий выходной день отрабатывать, что весьма неприятно.
Во сне, конечно, опять видела Наташу, только как-то издалека, близкого соприкосновения вроде не было.
Теперь жду второго письма. А потом буду писать сама.
Сейчас буду заниматься.
Уже вечер. Ничего не делаю. За окном – зима. Белый бульвар, тротуары, мостовая. Только каток не освещен, и это напоминает позднюю осень. Сижу и ничего не делаю. Все вспоминаю, конечно, о Наташе, о весне прошлой. Больше мне вспоминать не о чем. Первое время дружбы. Зима. Холодно. Торопливо бежим по улице на уроки, ко второму или третьему, с газетой. В школе – перспектива засыпаться по какому-нибудь предмету. Но ничего, все благополучно. Зато в зале, на стене – газета. Газета хорошая, радость берет за свою работу.
Потом дни теплее, прогулки по городу. Например, одна прогулка к Москве-реке, потом по Александровскому саду. Было это перед вечером. Сумерки, теплый воздух и что-то особенное, что не передать словами, но что навсегда останется в памяти.
Да, много было чудесного, много было хорошего, и вспоминать про это – только расстраивать себя.
Сижу сейчас в комнате совершенно одна. Тишина. Покой. И от этого еще сильнее чувствуется одиночество.
Все чудится: сейчас приедет Наташа. Жду, напрасно обманываю себя, и в дверях встречаю только мать, все приходят посмотреть на меня, вид у меня, наверное, замечательный.
Надоело очень сидеть дома. Ведь который вечер никуда не выхожу, только на службу да со службы, а то все дома. От этого и то можно всякое настроение потерять.
Совершенно ничего не читаю. Кажется, что нечего читать, а на самом деле лень просто, мысли слишком одолевают, и не хочется от этих мыслей отвлекаться. Давеча начала читать «Тараса Бульбу». Читала и раньше, но просто дурь напала, дай, думаю, еще раз прочитаю. Что-то Наташа теперь делает?
30 марта, воскресенье
Ну и погода сегодня! Зима, да и только. Снег, ветер, вьюга такая, что глядеть невозможно. Зимой-то и то редко такая погода стояла.
Сегодня во сне Наташу будто не видела, но все-таки думала о ней и видела ее карточки. Будто собралась я ей посылать в письме фотографии наши, а их кто-то поломал, и вот я ругаюсь и все не знаю, что ей послать.
Хочется куда-нибудь сходить, хоть по улицам пошататься, но нельзя, горло болит, и когда пройдет – аллах ведает.
31 марта, понедельник
Сегодня в трест приходил наш инженер, ездивший в Америку и вчера только вернувшийся оттуда. Одет, конечно, с шиком, по-американски. Он работал там на заводах, потом во Франции также работал. Рассказывал кой-чего, интересно слушать. Вот человек, молодой еще, тридцати, наверное, лет, и уже успел так много увидеть. Сам по себе он очень симпатичный, настоящий тип русского человека, душа нараспашку. Помню, еще когда в июне месяце, когда я только попала в трест и увидела его в первый раз, он произвел на меня очень большое впечатление. Чем именно, не знаю. Но только потом я не выпускала его из головы. Когда он уезжал, я думала, что не увижу его больше, так как он собирался пробыть в Америке год, а я надеялась до этого времени удрать из треста. Но он там полного срока не пробыл, и я засиделась в тресте. Сегодня сижу, гляжу – входит кто-то, оглядывается. Я сразу узнала – Насакин! Остальная публика не сразу обратила на него внимание. А когда узнали, то, конечно, начались шумные приветствия, удивления и прочее. Когда я стала сравнивать с Насакиным всех сидящих в тресте, то показались они мне страшно жалкими. Но это, конечно, не от того, что он побывал в Америке, а уже от него самого. Повторяю, что в нем есть что-то очень хорошее, простое, влекущее. Вот мне нравился Быстрый, а когда я их сейчас сравниваю, то чувствую превосходство Насакина.
