Если всмотреться в кадетский аграрный законопроект, как он был ими в Думу представлен, то менее всего в нем можно увидать заботы о пользе самих крестьян. Он был продиктован мотивами чистой «политики». Начиналась реформа не с улучшения крестьянского хозяйства, а с отчуждения в больших или меньших размерах земли у частных владельцев. Это отнятие земель у помещиков было действительно если не волей народа, то давнишней мечтою крестьян. Оно было заслуженной Немезидой за то правовое положение, в котором правящие классы держали крестьян и благодаря которому крестьяне имели право видеть в помещиках не простого «соседа», а прежнего «барина». Потому аграрные планы кадетов, поскольку и они начинали с «отчуждения», завоевали им, на время, среди крестьян популярность. Конечно, на этой почве кадеты не смогли состязаться с революционными партиями и популярность свою потерять в крестьянской середе не замедлили. Попервоначалу этим проектом заботились о приобретении популярности не для партии, а для самой конституции. При выработке аграрной программы, в эпоху «Освободительного Движения», ее авторы, Герценштейн и Мануйлов, настаивали, что только этим можно привлечь крестьян к конституции; такую же земельную карту Витте грозил сыграть против либерализма, в пользу Самодержавия.
Потом ставку понизили. Накануне созыва Думы политические лидеры, не скрываясь, указывали, что для удачного исхода неизбежного конфликта Думы с Монархом надо вызвать конфликт на земельном вопросе, который один волнует крестьян. Таким образом, кадетский аграрный проект был вдохновлен не благом крестьян, а «политикой», борьбой сначала за конституцию, а потом только за данную Думу. В этом виде он играл в руку Революции, а не успокоению. Как всегда, кадеты и в нем сидели на двух стульях: они и возбуждали революционные настроения, и предлагали свои меры, чтобы их успокоить.
В этой «политике» была и другая сторона, не менее вредная. Аграрным законопроектом кадеты вырывали пропасть между собой и нереволюционными либеральными партиями. Ведь аграрный проект имел бы результатом уничтожение класса землевладельцев. Этот класс и без того быстро таял. Жизнь самотеком передавала крестьянам земли их бывших помещиков. Это течение было неотвратимо и потому, в общем, здорово. Достаточно было этому процессу помогать, вместо того чтобы с ним бороться. Поощрять переход земель в крестьянские руки, ускорить его прогрессивным налоговым прессом на землю, прекратить незаконные льготы заложенным помещичьим землям и т. д.; этого уже было бы достаточно, чтобы помещичья земля ускоренным темпом стала переходить к тем, кто мог ею воспользоваться, у кого земля не лежала бы втуне. Это был бы естественный и потому полезный процесс.
Могли быть, конечно, отдельные острые случаи, для которых ждать общего улучшения было бы неосторожно. Там можно было прибегнуть и к отчуждениям. Например, в случаях, где малоземелье крестьян не позволяло им обойтись без аренды и где помещики эксплуатировали свои латифундии крестьянской арендой. Против этого мог быть не только арендный закон, но и выкуп земель в пользу арендаторов. Он был бы так же естествен и законен, как выкуп земель тех городских поселений, которые еще находились в частном владении. Выкуп был бы естественен, и для исправления некоторых ошибок и злоупотреблений 1861 года, когда намеренно создавалась экономическая зависимость освобожденных крестьян от помещиков в форме чересполосицы и других аналогичных ловушек. А там, где свободных земель не осталось ни для приобретения, ни для отчуждения, можно было поощрять переселение. Такая политика могла смягчать острые положения. Она пошла бы в русле естественного развития жизни и избавила бы страну от той авантюры, в которую ее завело бы массовое уничтожение частного землевладения. Но зачем нужно было уничтожать класс частных землевладельцев ускоренным способом, «велением власти», вместо того чтобы предоставить ему умирать естественной смертью?
Революционные партии могли считать благом исчезновение класса помещиков; в нем они чувствовали своего политического врага. Тогда это уже не аграрный вопрос, а политика. Но зачем это исчезновение нужно было кадетам, добрая половина которых вышла из земских, т. е. землевладельческих рядов? После их аграрного законопроекта произошел разрыв кадетов с русским земством, которое от них отошло. Это же, в свою очередь, уменьшало шансы на мирное преобразование государства, а если своим законопроектом кадеты действительно думали остановить аграрную Революцию, то это было наивно. Он был бы первым шагом именно к ней. Отобрать землю у помещиков было нетрудно: но разделить ее между крестьянами, не увеличив неудовольствия, избежав поножовщины, было невозможно; это потребовало бы такого напряжения власти, при котором не осталось бы следов либерализма. Поскольку «революционеры» считали полезным довести Россию до Революции, кадетский аграрный проект был им полезен. Либерализм осуществить его бы не мог. Кадетский аграрный почин открывал новый шанс Революции.
При всех своих тактических недостатках кадеты были государственной, не революционной партией. Только ради «тактики» в их программе появились инородные тела, которым им были внушены Революцией и которые их существу противоречили. Именно в их программу было внесено и Учредительное собрание, и их аграрный проект. То и другое даже не пункты программы, а единовременные мероприятия; и то и другое – подчинение демагогии.
Конечно, было благодарной задачей сопоставлять богатства крупных землевладельцев с вопиющей крестьянской нищетой и нуждой. Ибо главной причиной этого неравенства было несправедливое отношение государства к крестьянам, заставлявшее крестьян работать и платать за других. И поскольку их нужда вытекала из политики государства и диктовалась эгоизмом привилегированных классов – эту политику надо было изменить радикально. Но из этого вовсе не следовало, чтобы надо было отнимать землю частных владельцев и их «как класс ликвидировать». Зачем же кадеты на это пошли в аграрном вопросе? Ведь социальное неравенство, не менее резкое и возмутительное, существовало и вне землевладения, на фабриках и на заводах. Кадеты понимали, однако, что бороться с этим неравенством надо постепенным развитием социального законодательства, что даже 8-часовой день надо вводить «по возможности»; они не предлагали единовременных мер вроде «национализации» всех предприятий или уничтожения патроната «как класса». И без большевистского опыта они понимали, что в хозяйственном строе «идеальный порядок» нельзя вводить по приказу.
Почему же кадеты это забыли в аграрном вопросе? Вместо социального крестьянского законодательства, они предложили только отобрание земли у частных владельцев, разрушение крупных хозяйств. Ведь это «единовременное отобрание» вопроса совсем не решало. Кадетский проект был только «политическим ходом», плодом сочетания революционной «идеологии» с кадетской «тактикой».
Можно и сейчас встретить энтузиастов кадетской аграрной реформы, которые с торжеством утверждают, будто послевоенная политика Европы их оправдала; сколько стран провели то же «принудительное отчуждение» и с полным успехом.
Вопрос крайне интересен, но слишком сложен, чтобы мимоходом его разбирать; преждевременно говорить о полном успехе. Но как для кадетов это сопоставление характерно!
Представителям идеи «правового порядка» вообще непоследовательно ссылаться на законы и права послевоенного времени; они не пример для подражания. Часто они – отрицание всякого права, кроме «права силы», которая может делать все, что захочет, будь эта сила целое государство или только победивший на время социальный класс. Отрицать эти печальные явления так же бесполезно, как отрицать и «войны» и «революции». Но искать в них уроки для законодательств в мирное время, особенно тогда, когда задачей момента было укрепить в России правовое начало, поставить «право» на место «усмотрения» Самодержавия, значило для либералов «спускать свое знамя».
