В окончательном виде, после переработки в комиссии запрос был так формулирован:
«1) На каком основании министерство предало оглашению свои предположения по земельному вопросу в категорической форме «правительственного сообщения», которое населением может быть принято (?) за акт законодательного характера, исходящий притом от верховной власти?
2) Какие приняты меры к тому, чтобы во всех органах, напечатавших сообщение, было определенно выяснено, что это сообщение является простым разъяснением министерства внесенных им в Думу законодательных предположений, которые не будут иметь никакой силы и значения, если Государственной думой они будут отвергнуты?»
В этой форме запрос был несерьезен. Ведь Основные законы постановляли, что «никакой закон не может последовать без одобрения Государственного совета и Государственной думы». Зачем же нужно было заставлять все печатные органы разъяснять населению эту азбуку, которой никто не оспаривал? Ведь все это было изложено именно так уже в самом сообщении. Думский запрос после стараний комиссии оказывался вполне беспредметным.
В запросе сначала был еще один курьезный мотив, который комиссия имела благоразумие вычеркнуть. Первоначально запрос изложен был так.
1) На каком основании сделано означенное сообщение от имени «правительства»?
2) Приняты ли меры к тому, чтобы означенное сообщение, как не исходящее от правительства, было немедленно изъято из обращения и опровергнуто в органах печати, его опубликовавших?
Это заявление без комментариев невозможно понять. Каким же образом это сообщение исходило не от правительства? В основе этого обвинения лежал странный каприз председателя Думы. В заседании 24 мая на слова одного депутата, что «правительству» предложено было выйти в отставку, председатель дал свое столь же авторитетное, сколько непонятное разъяснение.
«Предложено было уйти в отставку министерству, а не правительству. Государственная дума сама часть правительства. Правительство есть совокупность государственных учреждений, воплощающих собой государственную власть» (!).
Откуда Муромцев взял эту терминологию, противоречащую терминологии большинства западных стран и самому Манифесту 17 октября? Председатель при этом забыл, что в той самой формуле перехода 13 мая, о которой шла тогда речь, министерство называлось «правительством». «Правительство совершенно не желает удовлетворить народные требования», «правительство обнаруживает явное пренебрежение к истинным интересам народа» – все это было принято Думой без возражений со стороны председателя. Зачем потом понадобилось Муромцеву смешивать понятия «правительство» и «государство» и утверждать, будто Дума есть часть правительства – остается секретом. Но Дума послушно требованию его подчинилась и вместо слова «правительство» стала говорить «министерство». Однако от подчинения Думы хотя бы капризу своего председателя до обвинения правительства в самозванстве, если оно себя называет «правительством», дистанция такого размера, что Дума с этим своим притязанием могла стать смешной. Комиссия это почувствовала и юмористический пункт исключила.
Этот курьезный «запрос» был бы забыт вместе с другими ему подобными и прошел бы бесследно, если бы Дума не присоединила к нему другой неожиданный жест – «обращение к населению». Его инициатором был тот же Кузьмин-Караваев; предложил он его в форме вполне безобидной. Пожалев, что Дума до сих пор еще не приняла предложения издательской комиссии о распространении думских отчетов, что указало бы нормальный путь и для настоящего случая, он предлагал поручить запросной или лучше аграрной комиссии, как более компетентной, «выработать проект мотивированного постановления Государственной думы – постановления или формулы перехода к очередным делам, это все равно, – во всяком случае, по содержанию проект «контрсообщения», которое могло бы быть распубликовано от лица Государственной думы». Так 26 июня было принято Думой два постановления: «запрос передать в запросную комиссию 33-х для редактирования его; а аграрной комиссии поручить представить проект сообщения от Государственной думы».
27 июня запрос в исправленной, как указано выше, редакции был Думой принят. А 4 июля очередь дошла до доклада аграрной комиссии об «обращении». Из стенографических отчетов видно, что уже 26 июня «постановление Думы» незаметно превратилось в «сообщение»; а 4 июля «сообщение» было переименовано в «обращение». Оно и явилось поводом к роспуску Думы.
В Манифесте о роспуске Думы обращение было названо как одна из причин этой меры. Дума, говорилось в нем, перешла «к действиям явно незаконным, как обращение от лица Думы к населению».
Этот довод о незаконности неубедителен. Пятая глава Учреждения Государственной думы (о предметах ведения Государственной думы) «обращения к населению», конечно, не предусматривала. Но в этой главе перечислялись предметы, в которых Думе присвоена доля государственной власти. В обращении же к населению нет проявления «власти». Обращение может сделать всякий в пределах общих законов о свободе печати и слова. Ведь Дума имела право отвечать на приветствия; имела право поднести адрес Государю. В самом факте «обращения к населению» ничего незаконного не было.
Но если я не вижу в нем ничего незаконного, то не могу не считать, что оно было очень неудачным политическим шагом, который с разных точек зрения скомпрометировал Думу и разбил последний шанс кадетского министерства.
В заседании 4 июля, объясняя собранию ту процедуру, которой он предполагал держаться при обсуждении обращения, Муромцев обмолвился несчастной фразой: «Я могу сопоставить этот акт по его характеру с тем актом, который Государственная дума обсуждала в самом начале своей деятельности – с ответным адресом на тронную речь». Очевидно, что Муромцев не имел в виду ничего, кроме «порядка обсуждения» обращения. Но эту фразу было легко переиначить во вред его монархизму. На это обратили внимание особенно в эти дни, когда обсуждался план о возглавлении им самим министерства. Но сравнение этих актов было верно и поучительно с совсем другой стороны.
«Адрес» был первым политическим актом Государственной думы, «обращение» – последним. И тот и другой были делом кадетов. Но как различна была их судьба! При обсуждении адреса кадеты были лидерами всей Думы; все адрес приняли, даже 11 несогласных на время голосования вышли из зала. Так была встречена первая кадетская инициатива.
Прошло 70 дней; кадеты составляют аналогичный акт – «обращение к населению». Нападки на него идут три дня – и справа и слева. Кадеты одни его защищают. От голосования и первый и левый фланг воздержались. За «обращение» были поданы одни кадетские голоса – 124, то есть меньшинство Государственной думы. И все это было естественно. В обращении кадеты за свою первую победу расплачивались.
4 мая кадеты гордились единодушным принятием адреса. Нм будто бы удалось выразить настроение всей Думы и всей либеральной общественности. Но это был самообман, и он обнаружился при «обращении». 4 июля Кузьмин-Караваев говорил как о вещи общеизвестной: «Дума единодушна во всем, что касается отрицания; но у нее нет единодушия в положительных идеалах. Раз мы станем на почву их, наше единодушие неизбежно само собой упадет».
