Соглашение с правыми не состоялось, и по примеру первого дня они стали на все должности выставлять своих кандидатов. На пост товарищей председателя предлагали М. Капустина и Рейна. На одно место они право имели; это было логичнее, чем отдать оба места трудовикам. М. Капустин был вполне приемлем для Думы. Старый профессор и земец, по профессии доктор, он имел репутацию левого октябриста; в междудумье публично отделился от А.П. Гучкова по вопросу о военно-полевых судах. Несмотря на личную мягкость, был непоколебим в убеждениях. В 3-й Думе один, вопреки постановлению фракции, говорил в пользу кредитов на флот. Во 2-й Думе мало отличался от правых кадетов. Провести его в товарищи председателя было бы столь же разумно, сколь справедливо. Но при агрессивном настроении левого сектора о таком соглашении нельзя было и думать. Кандидатуры правых были провалены. Капустин получил 107 белых шаров, что показало, что число правых еще несколько возросло.
* * *
Но на очередь стал более острый вопрос о товарищах секретаря. Более острым он был потому, что число их не определялось законом, а зависело от постановления Думы. При отвержении кандидата в товарищи председателя можно еще было ссылаться на предпочтительность другого, более подходящего кандидата. При товарищах секретаря такой довод уже не годился. От самой Думы зависело, чтобы удовлетворить справедливость, создать для представителя меньшинства лишнее место. В 1-й Думе было избрано 5 товарищей секретаря; опираясь на такой прецедент, «объединенная оппозиция» 2-й Думы определила выбирать то же число и распределила все 5 мест между собой. Можно было и их всех провести и создать шестое место для меньшинства. Мои переговоры о товарище председателя сделали меня посредником в дальнейших сношениях с правыми об этом вопросе. Я убедился, что они на избрании своего кандидата очень настаивали и возмущались, что в этом могло быть сомнение. Дело было не в одной справедливости. Только через своего представителя правые могли быть в курсе того, что происходило в президиуме. Стахович рассказывал мне, как в 1-й Думе тогдашняя «оппозиция» одна не получила заблаговременно текста декларации 13 мая (которую большинство заблаговременно знало) только оттого, что в президиуме она своего представителя не имела. Но тогда их было всего 11 человек; теперь у них около 100 голосов; прилично ли их рассматривать, как quantite negligeable?
[41] Если, говорил он, им не дадут в президиуме даже место шестого товарища секретаря, это будет означать, что их хотят поставить вне Думы. Тогда пусть кадеты на их голоса уже больше ни в чем не рассчитывают.
Такие неосуществленные угрозы были вызваны раздражением. Но оно законно; и когда правые сообщили, что будут проводить в товарищи секретаря левого октябриста кн. А. Куракина, я стал среди кадетов эту кандидатуру поддерживать. В этом они со мной согласились. Но левые партии об этом не хотели и слышать. Так в этом вопросе впервые кадеты разошлись с «оппозицией».
Вопрос приобрел этим принципиальную важность, которая видна даже сквозь лаконизм стенограммы.
Когда дело дошло до избрания товарищей секретаря, я предложил без мотивов выборы «отложить на завтрашний день». Журналисты потом острили над тем, каково было мое первое «выступление в Думе». Но за ним скрывалось нечто серьезное. Не только журналисты, но и не все депутаты были в курсе вопроса. Справа не понимали, что это предложение было сделано в их интересах, что за ним стояли долгие закулисные переговоры; они стали настаивать, чтобы, по крайней мере, число товарищей, подлежащих избранию, было установлено тотчас же (Крупенский, Крушеван, Иващенко). Крушеван иронически говорил, что «нет смысла откладывать; выборы до сих пор показали, что они ведутся одной группой, и потому в соглашении никакой надобности нет». При голосовании выборы были отложены; в этом мы победили, но победа не привела ни к чему. Попытки убедить левые группы принять и выставить сообща шестого кандидата и от правого сектора, Куракина, – не удались. «Объединенная оппозиция» по-прежнему выставила только пять своих кандидатов, c.-д., с.-р., трудовиков, н.-с. и к.-д., и отвергла Куракина. Кадеты решили тогда отделить вопрос о Куракине от вопроса о числе товарищей секретаря. Я по их поручению опять на другой день предложил, не определяя числа этих товарищей, признать избранными всех, кто получит абсолютное большинство голосов. Это предложение, которое за Куракиным оставляло все-таки шанс, должно было обсуждаться публично; противникам его кандидатуры пришлось, наконец, публично открыть свои карты и изложить мотивы отказа. Они не постеснялись. Озоль (с.-д.) находил, что в Думе должно быть некоторое определенное большинство. Посторонних большинству «наблюдателей в секретариате не нужно». С.-д. Махмудов заявил: «Правые просят об увеличении числа в надежде провести своего. Обращаюсь к вам как к представителям народа, а не как к ставленникам Столыпина. Если мы с первых же дней укажем правым партиям и т. д. (Смех, шум, крики.)». С.-д. Алексинский издевался над теми, кто «пытается ввести в выборы какой-то принцип равномерности и справедливости». Демьянов, н. с., адвокат, разразился такой тирадой: «В качестве члена оппозиционной группы, я считаю, что было бы совершенно несправедливо, если бы в число товарищей секретарей оппозиционные группы выбирали представителей тех партий, которые поддерживают настоящее правительство». Внесенное мной предложение защищали кадеты: Булгаков, Кизеветтер, Гессен. Против него справа говорил Пуришкевич «по совершенно иным основаниям». «Состав высших чинов президиума, – находил он, – определяют представители конституционно-демократической и крайних партий, и нам, представителям правых партий, по моему крайнему разумению, не пристало и негоже при таких условиях занимать служебные в Думе места».
Такой нетерпимой оказалась атмосфера собрания. При открытом голосовании мое предложение было принято; число секретарей решено было заранее не определять; дорога Куракину была этим открыта. Но на закрытом избрании шарами левое большинство взяло реванш. Куракин получил 181 белый шар и 277 черных и был забаллотирован. Товарищи секретаря, намеченные «объединенной оппозицией», получили все около 350 белых и 100 черных. Часть оппозиции – конечно, кадеты – голосовала за Куракина, но других за собой не увлекла.
* * *
Избранием товарищей секретаря закончилась организация Думы. По прецеденту 1-й Государственной думы раньше, чем приступать к нормальной работе, она должна была проверить правильность выборов половины состава ее, разделившись по жребию на отделы. Головин предложил Думе «временно принять к руководству Наказ 1-й Думы». Согласно ему, Дума разделена была на отделы и проверка полномочий отложена на 2 марта. Столыпин сообщил председателю, что при самом начале думских работ желает прочесть декларацию. Он устанавливал этим порядок, которого держались с тех пор постоянно: все Думы начинались с прочтения правительством декларации. Но сделать это 2 марта, как было предложено, не удалось. В ночь на 2 марта произошел знаменитый обвал потолка в зале думских общих собраний.
Депутаты все-таки собрались; им отвели временное и очень неудобное помещение, не в большом, так называемом Екатерининском зале, а в первой комнате после передней. Там поставили ряд венских стульев и пюпитр для ораторов. Мест хватило не всем. Вести работу в такой обстановке было нельзя. Да было и не до нее. Все ходили смотреть на разгромленный зал заседаний. Если бы это случилось несколькими часами позднее, немногие бы остались в живых. Не обошлось без ядовитых стрел по адресу власти. «Я нисколько не удивился, – инсинуировал с.-д. Алексинский, – известию о том, что обвалился потолок над тем местом, где должны были заседать народные представители. Я уверен, что потолки крепче всего в министерствах, в Департаменте полиции и в других учреждениях». Со стороны этого оратора это было сомнительного вкуса риторическим оборотом. Неожиданнее было заявление старого перводумца, кадета Долженкова. Он рассказал, что при приеме зала заседаний 1-й Думой строительная комиссия не скрывала, что потолок в зале был ненадежен и мог провалиться. На поправку его были ассигнованы немалые деньги:
