Жигулев возмущался, что «некоторые представители в Государственной думе говорят о «библиотечной комиссии». Обратите внимание, что тысячи крестьян помирают с голоду, что тысячи рабочих тоже. И вы в это время хотите заниматься тем, чтобы из ящика в ящик перекладывать книги. Время не заниматься этими книгами, когда бывшие господа министры: Гурко и т. п. – разгуливают и проматывают деньги, которые были им даны для того, чтобы удовлетворить голодный народ. Мы от реформ не отказываемся (!). Мы говорим: «Давайте реформы, а реформа у нас есть, чтобы вся земля перешла в руки крестьян без всякого выкупа. Вот тебе и реформа».
Хасанов (мус.) принес, как иллюстрацию, кусок хлеба, которым кормят в Уфимской губернии башкир, отдающих последние свои гроши на содержание Гурко и Лидваля…
«Предлагаю немедленно образовать комиссию и взять все продовольственное дело в руки этой комиссии»… «Когда Гурко сдавал Лидвалю поставку хлеба, никакого закона выработано не было и никакими законами не руководствовались, и, следовательно, нам тут нечего церемониться и надо взять продовольственную часть в свои руки».
Подобные цитаты можно было бы еще увеличить: привожу их как показатель удручающего культурного уровня той среды, в которой приходилось работать. Но вопрос о комиссии все-таки стал разъясняться. В прениях было указано много задач, которые можно было бы возложить на эту комиссию. И «взять в свои руки все продовольственное дело», и «начать самой кормить голодающих», и «исследовать положение голодающих крестьян по всей России, и, главное, обследовать его на местах». И «составить новые законы, необходимые для продовольствия голодающих». И «определить глубокие причины голодовок в России». Словом, недостатка в занятиях, которые поручались комиссии, не было.
Определились и два различных подхода к образованию этой комиссии. Одни, как кадет Булгаков, настаивали, чтобы те члены Думы, которые предложили образование этой комиссии, потрудились бы сами «заранее точно определить ее задачи». Другие, как с.-р. Долгополов, почтенный старый земский работник, предпочитал более легкий для авторов путь: «Пусть только Дума комиссию выберет, а она уже сама представит Думе доклад о работах, которые она будет делать». Трудовик Караваев указал, что, «по обычаю прошлой Думы, принято, что составление законопроектов поручается особой комиссии. Составление основных положений проекта о голодающих должно быть поручено бесспорно той же комиссии».
Такой обычай для законопроектов действительно 1-й Думой был установлен и уже доказал свою непрактичность. Поручать комиссии составление закона целесообразно только тогда, когда основные его положения Думой одобрены и комиссии остается только облечь их в форму законодательных норм. Без этого комиссия становилась «бюро похоронных процессий», а сдача в нее предложений превращалась в отписку.
Но пока говорили о задачах этой комиссии, обнаружился затаенный смысл предложений этого рода: его формулировали соц. – демократы, которые в этом были последовательны. Они предложили, не дожидаясь проведения тех новых законопроектов, которые сочинит эта комиссия, сейчас же поручить ей собирать материал не только по отчетам и книгам, но и «исследованием на местах». Они понимали, что без специального закона исполнить такое поручение будет нельзя, но это их не смущало.
«Мы не накормим крестьян, – говорил Джапаридзе, – но дадим им нечто большее, чем простое кормление. Мы будем способствовать политическому воспитанию широких слоев населения…»
Жигулев (с.-д.) по этому поводу упрекал кадетов, что они «боятся народа», а они, «соц. – демократы, не боятся народных движений». Так назначение комиссии о голодающих было поставлено на ту настоящую почву, о которой накануне говорил Церетелли; она имела задачей организовывать через Думу народное «недовольство» и даже «движение».
Главную тяжесть борьбы с демагогией этого сорта в этот день вынес на себе Родичев; он один выступал шесть раз, сделался главной мишенью иронических или негодующих нападений с левых скамей и, наконец, внес то конкретное предложение, которое в результате было Думою принято. Было что-то символическое в том, что именно Родичев, лучший думский оратор, умевший и сам подниматься до пафоса, и увлекать за собою других, когда речь шла об идеях и принципах, но равнодушный к техническим спорам и формальным вопросам, ни разу в Думе не выступавший докладчиком, что именно он взял на себя «неблагодарное дело» во имя «практичности» возражать тем, кто хотел «кормить голодающих». Родичев, член 1-й Думы, которая шла напролом, топтала конституционные заграждения, в глубине своей души затаивший ту горечь от «столыпинских галстуков», которая у него вырвалась наружу уже в 3-й Государственной думе, стал возражать против того, что Думу сбивают с конституционной дороги, и со всей страстностью убеждения набросился на революционную идеологию, которая рядилась в конституционный мундир.
«О чем мы толкуем? – так начал он свою первую речь. – Мы здесь толкуем очень давно… О чем?.. О всем на свете. Письменного, определенного предложения не внесено…
…Когда собралось 540 людей, воодушевленных хотя бы самыми благородными и лучшими намерениями, вооруженных самыми обширными знаниями и самым острым умом – если они сразу начнут рассуждать обо всем, они никогда ни до чего не дойдут. А поэтому сделаем то, что мы обязаны были сделать с самого начала. Если мы вносили предложение о выборе комиссии, мы должны были определить, чем будет заниматься эта комиссия…
…Другая мысль – поручить этой комиссии исполнительную власть. Господа, мыслимо ли это, ведь это значит взять в руки дело голода; значит, не внеся нового закона, взять в руки власть, принадлежащую министру внутренних дел…
…Если вы сделаете постановление, то это постановление останется на бумаге. Это будет простое сотрясение воздуха здесь в Думе. О той исполнительной комиссии, которая заменит собою Министерство внутренних дел, до издания нового закона – нам рассуждать бесполезно. Это будет свидетельствовать не только о политическом бессилии Думы, это будет свидетельствовать и об ее умственном бессилии… (Аплодисменты на скамьях центра и правой.)»
…Если бы из слов, здесь проливаемых, родилась мука, я бы благословил ее, но кроме потока бесплодных слов из общего обсуждения всего, чего угодно, ничего не может выйти… (Аплодисменты на скамьях центра и правой.)»
Чтобы выручить Думу, вывести ее из того тупика, в который слева ее заводили, он внес скромное, но зато конкретное предложение: избрать комиссию «для рассмотрения, согласно закону, отчета Министерства внутренних дел и продовольственных операций и для исследования хода продовольственных дел в кампании 1906 и 1907 годов».
Поистине, можно было воскликнуть: «Гора родила мышь!» За это предложение он немедленно подвергся обстрелу.
«Вся речь Родичева, – говорил с.-д. Измайлов, – была направлена против нас, мужицких представителей… Вместо требования мужиков, Родичев предлагает критиковать дело правительства… Мужик не привык критиковать… Мужик раньше просил, а теперь начал требовать».
«Родичев, – говорит дашнак
[45] Сагателян, – установил полную беспомощность Думы в деле расследования причин голода, неспособность ее оказать какую-нибудь помощь. Судя по отношению членов Думы к этой речи, она произвела впечатление. В ней сильно отразилось прошлое, отразился взгляд, что можно действовать только согласно указаниям и усмотрению начальства. Вне этих пределов Дума бессильна и не может ничего сделать».
