Но самый сильный удар роспуском Думы Столыпин нанес себе самому. Здесь поистине была Немезида. 2-я Дума Столыпину недостаточно помогла и этим повредила себе. Но когда, в угоду правым, он от нее отказался, то этим он ослабил себя. Он это скоро увидел. Хотя 3-я Дума вначале превозносила его, но это продолжалось недолго. Ее новое большинство ценило в нем не то, что было его местом в истории, не сторонника конституции и правового порядка, а то, чем он напоминал старый режим, т. е. автора 3 июня и представителя «беспринципной» борьбы с Революцией. Против него самого и особенно против его реформ возникла и усилилась «оппозиция справа». Чтобы сохранить свой истинный облик, Столыпин должен был бы уйти в тот момент. Но он себя с актом 3 июня связал, и никто не уходит во время победы. Он пытался бороться с правыми, но должен был во многом им уступать, увольнять своих либеральных сотрудников, сохранять старые институты, вроде земских начальников, об упразднении которых он торжественно возвестил в декларации перед 2-й Гос. думой, и, наконец, – в угоду правым, под видом национального возрождения – начать диверсию в сторону угнетения инородцев. Как далеко он готов был пойти на этом скользком пути, показывает дневник Л. Тихомирова (Красный архив. Т. 62). Но эти уступки с ним правых не примирили. Он был им больше не нужен как оплот против Революции; а либеральные его симпатии и планы их только пугали. С правых скамей восстали даже против его любимого детища – крестьянских законов. После 2-й Думы настоящего Столыпина мы больше уже не увидим. Трагическая смерть не только спасла его от опалы, но и сохранила его репутацию.
Это достаточно объясняет, почему Столыпин инстинктивно или сознательно за 2-ю Думу держался; в этом обнаружилось и ее значение в нашей истории. Она не была тем пустым местом, как ее недруги ее изображали по сравнению с 1-й. У последней были перед нею внешние преимущества. Она блистала именами и талантами; возбудила массу надежд, восхищала публику речами и выходками, которые сходили за смелость; отчеты о ее заседаниях если теперь иногда вызывают досаду, то все же эффективны; о 1-й Думе интереснее и читать и писать, чем о 2-й. Все это в порядке вещей. Зрелище боя, когда калечат друг друга, для зрителей занимательнее, чем наблюдение за больным человеком, который медленно поправляется. О 1-й Думе писали много и клевет и дифирамбов; ни тех ни других она не заслужила; несмотря на лучшие намерения, при самых благоприятных условиях, она развитию России принесла один вред. Ее главные деятели именно потому, что не только сознавали, но преувеличивали свой авторитет в государстве, повторяли тот самый порок старого порядка, с которым должны были бороться: считали волю Думы выше права. Дума казалась им той «верховной государственной властью», для которой законного ограничения быть не должно. Но на этой позиции они были слабее своего врага, т. е. исторической власти; свои же «конституционные права» они этим компрометировали и подорвали в глазах и власти, и общества.
Иное было со 2-й Гос. думой, о которой никто не говорил доброго слова. «Серая, бесцветная, безглавая», она не покушалась делать чудес; но зато она нашла правильный путь для своего конституционного назначения. Этот путь стал себя постепенно оправдывать. Во 2-й Думе начал не только устанавливаться переживший все Думы порядок ее обихода, но и намечаться та объективно необходимая комбинация «прогрессивного блока», которая одна могла реформировать Россию без потрясений и изменить ее облик, сохраняя в ней и порядок, и преемственность государственной власти. Для той кучки, которая хотела, чтобы государство служило только их интересам, 1-я Дума была не так опасна, как 2-я, как на войне безрассудный по смелости натиск менее страшен, чем постепенное окружение. Правые воспользовались ошибками Думы, предубеждением против нее Государя и стремительностью жестов Столыпина и сумели на роспуске ее настоять. Для мирного развития России он был большим ударом, чем преждевременное прекращение 1-й. 1-я Дума, против своего желания, вела все-таки нас к революционному взрыву; 2-я же, если бы ей это время позволило, могла бы от него Россию избавить. После ее неудачи все пошло по-иному. 3-я Дума компрометировала и Столыпина и октябристов. Несмотря на внешний успех конституционного строя и связанный с ним расцвет экономической жизни, она вела к возобновлению старой борьбы власти и общества. Это обнаружилось в 4-й Думе. И при третьеиюньском законе результат выборов оказался другой. Страна опять явно левела, а вместе с нею и Дума. Правительство же искало спасения в еще большем повороте направо. Серьезный конфликт назревал. Он был замаскирован и отсрочен войной. Под влиянием военной опасное™ думские партии уже обдуманно перешли к той спасительной комбинации «прогрессивного блока», которую инстинктивно наметила 2-я Дума. Это был новый и самый реальный шанс примирения с властью. Но с этим было опоздано. Верховная Власть тогда с рельс уже сошла и летела к пропасти, ничему не внимая. Но рассказ об этом лежит за пределами книги.
