– …дракону камни! – встрял из полумглы неугомонный Викард. – А славные у вас тут рубаки, как я погляжу. Мечами вертят, что крыльями машут.
– Мне показалось, – робко заметила Рандира, – что сегодня был не слишком честный бой. Эта выходка с пехотой…
– Сегодня была война, дитя мое, – одернул ее Ральт Рваный Щит. – Война не бывает честной.
– Интересные у варваров понятия о войне, – хмыкнул Варт, не скрывая иронии. – То-то мои бесчестные молодцы не стали топтать пеших воинов!
– Вы все тут заморочены на правилах, – снова не утерпел инь-чианин, – они мешают вам биться в радость, на счастье!
Пир, по обыкновению, затянулся до утра; особо усердствовали рыцари, не принявшие участия в битвах, вынужденные удаль свою доказывать с чарой в руке, сражаясь с забористым вином из императорских подвалов. Главные же участники действа разошлись довольно скоро, едва утолив голод и жажду.
Эмберли Даго-и-Нор был не то мрачен, не то задумчив, рассеяно кивал головой на привычные славословия, но мысли его были далеко, там, на ристалище, и руки хватались за окрестье легкого меча у пояса, а ноги норовили довести до финала оборванный танец. Лишь когда рыцарь поднимал голову, оглядывая гостей, и щурился, точно ища кого-то, становился заметен тяжелый восторг, горевший в воспаленных от усталости глазах.
Пару раз взгляд Эмберли останавливался на Эрее, тая подозрение и не созревшую до конца угрозу. Маг рисовал подобие улыбки на каменном лице, и горячий селт не выдерживал, отводил дерзкий взор, выныривая из убийственных провалов глаз советника Императора.
Впрочем, Эрей не злился, напротив, он, как никто, понимал юного Даго-и-Нора. Положение складывалось незавидное. Если рыцарь Шарно Э’Вьерр, славный тем, что одолел в турнирном бою его пращура, если сам Эрей Темный, маг Камней, решился допустить к битвам ученика, чего же стоил тогда весь турнир и особое приглашение Императора, слишком лестное, чтобы быть искренним? Что это? Ловушка, измена? Особо изощренный способ унизить Сельту и ее рыцарей, ее вождей?
Гнев душил молодого витязя, он стискивал рукоять и делал шаг к магу, точно требовал объяснений, всей душой стремился вперед, но оставался на месте, соблюдая приличия. Потому что ярость и обида мешались в Эмберли с восхищением и благодарностью. Потому что победа, оказавшись не столь доступной, стала еще желаннее, потому что дело, ради которого стоило потрудиться, вызывало больший интерес, потому, наконец, что он, Эмберли Даго-и-Нор, оказался равен ученику Эрея и получил шанс проверить себя в честном турнирном поединке, отомстив за поражение предка!
Эрея забавляли противоречивые чувства, бушевавшие в душе младшего Даго-и-Нора, а угрозы он не принимал всерьез: во все времена Сельта ценила достойных противников, способных создать войско из краткого призыва, способных ухватить шлюху-удачу за подол и развернуть к себе лицом, задирая юбку. Безымянный рыцарь, назвавшийся Дарителем, был из такой, почетной в Сельте, породы. И все же…
И все же положение было серьезное, ибо касалось не столько турнирной этики, сколько политики. Недаром Император, хмуря густые брови, искал Дарителя в толпе пирующих с не меньшим азартом и рвением, чем Эмберли Даго-и-Нор. И знавшие государя придворные старались держаться подальше, в тени, за колоннами, страшась привлечь разгневанный взгляд Императора.
Рада раздирали все те же эмоции, что и сельтского витязя, противоречивые до крайности. Его распирала гордость за Ферро, взрастившее, наконец, полководца, утершего нос Даго-и-Норам, его мучили сомнения и неизвестность, а над всем этим царила злость, едва сдерживаемая злость алхимика, в чей выверенный эликсир упала с крыши лишняя капля воды.
Наконец, не утерпев, он жестом подозвал к себе Эрея. Маг нехотя подошел, жалея, что подобно придворным не спрятался в углу потемнее. Рад помолчал, многозначительно поглядывая по сторонам, но, поскольку советник не выказывал стремления к беседе, спросил сам:
– Он здесь?
– Да, государь, – вздохнул маг.
– В этой самой зале? – не поверил Рад.
– Да, государь, – терпеливо повторил Эрей.
– Где?!
– У трона ее императорского величества.
У трона Рандиры стояли многие, фрейлины и наиболее приближенные кавалеры, звездочет и с ним – высшие чины Братства, ведущие неторопливую ученую беседу, топтались и рыцари, не сводившие глаз с государыни. Император долго, пристально изучал эту нестройную толпу, пока не нашел, наконец, того, о ком говорил советник. Рост, фигура, разворот плеч, – все говорило о том, что перед ними Даритель.
– Быть этого не может! – прошипел Император. – Да как же эта змея осмелилась! В колодки, на вечную каторгу!
– Ты не посмеешь, – оборвал государя Эрей. – Замолчи.
– Что?! – Император привстал, готовый метать громы и молнии, призывать кару Господню и людскую на дерзнувшего, но перед ним стоял не человек, маг Камней, по собственной прихоти ставший верным союзником, советником и опекуном. Рад сипло вздохнул, раз, другой, потом задышал свободнее и осторожно опустился в кресло, отворачиваясь от Эрея.
– Простите, государь, – поспешно склонил голову маг. – Я забылся. Но, право, не стоит зарывать подобные самородки в землю.
Император смолчал и жестом потребовал принести вина, в то время как мысли и чувства его – Эрей это знал! – непокорно бились в висок, требуя немедленной мести. Впрочем, Рад был человеком дела и быстро справился с сумятицей в душе: в прежние времена советнику прощалось и не такое.
– Чрезмерная забота, не находишь? – усмехнулся он уголками губ, копируя улыбку мага. – Так это и вправду твой ученик?
– Нет, – Эрей по привычке пригубил вино из серебряного кубка, прежде чем передать Императору.
– В самом деле?!
– И да, и нет, государь.
– Изволь уже объясниться! – снова вспылил Император.
Маг сморщился, но ответил честно:
– Все дело в книге.
– А если еще подробнее?
– Едва став магом, я создал книгу, больше ради забавы и пробы Сил, но с тайной целью отослать ее сыну. На память. Я говорил, что воин из него получился неважный, он рос человеком мирным, душой противясь войне и насилию. Мне было жаль, что воинская выучка, все знание, накопленное поколениями Э’Вьерров, исчезнет, и я сделал книгу, безделицу, в которой чернильные фигурки двигались, сражались, объясняя суть приемов, прославивших наш род на протяжении веков.
Император посмотрел с интересом:
– Ты не рассказывал о книге.
– Она касалась лишь меня и сына, государь.
– Где же теперь это чудо? Как попало в преступные руки Дарителя? Почему книга не у меня, черт тебя побери!
– Зачем вам кипа бумаги, государь? У вас есть я. Со времен составления кодекса я создал немало ударов, многие – только для вашей руки.
