Я села на диван. Аня разглядывала фотографии, а я – ее. Симпатичная, хотя довольно-таки простенькая, в пестром платье. Меня поразили ее волосы. Длинные, вьющиеся, нестерпимо рыжие. Вера красилась, а у этой девушки цвет был натуральный: брови и ресницы отливали той же рыжиной.
Она положила фотографию, взяла другую: Вере тринадцать, сидит за школьной партой в куртке и улыбается.
– Что говорят в милиции?
– Говорят, сама, – прошептала тетя Оля, и из ее глаз ручьями потекли слезы, но она справилась с собой и продолжила: – Кто разбираться-то будет, всем не до нас. Но она же такая весе…
– А про морг что говорят? – перебила рыжеволосая.
– Да ничего. Санитар пьяный был, вот и все.
– Но санитара-то допросили?
– Ничего не помнит. Не знает, как Верочку…
– А кто-то видел, как она поднималась на крышу? Одна?
– Не знаю, молчат…
Тетя Оля снова заплакала.
– Ясно, – вздохнула Аня.
Мне захотелось выпрыгнуть в окно, чтобы никогда больше не видеть слез тети Оли.
– Значит, так. Кое-что я проверю, но гарантий дать не могу, – решительно сказала рыжеволосая. Она подняла ладонь вверх, потому что тетя Оля собиралась перебить. – Сначала поговорю с вашими ментами. У меня тут есть кое-кто знакомый, учились вместе. Проблем быть не должно. Потом пройдусь по этой малосемейке, поговорю с друзьями, загляну в морг.
– Вы уж посмотрите, пожалуйста, – попросила тетя Оля. – Вы найдите. Я только похоронить хочу.
Аня кивнула.
– Я заплачу больше, сколько скажете, – торопливо говорила тетя Оля.
– Не надо, – с досадой оборвала рыжеволосая. – Себе оставьте. По результатам поговорим.
Она порылась на столе и вздохнула:
– Фотографий как экстрасенсу навалили.
Потом взяла последний снимок Веры: май, она стоит в коротенькой юбке и топике, босая, на лужайке у школы, лукаво смотрит в объектив вполоборота.
– А что с ней случилось, она специально так похудела? – спросила рыжеволосая.
– Да нет. Зимой аппетит пропал. Настроение, что ли, было плохое. А потом уже нормально все стало, – ответила тетя Оля.
Аня взяла со стола несколько других фотографий за тот же год.
– Девочки обычно не худеют просто так, – сказала она, пожав плечами.
Тетя Оля закивала:
– Да, в последнее время что-то она загуляла. Вот Сашенька, ее подружка. Всегда вместе, с яслей.
Аня вскинула на меня глаза. Я поспешно отвела взгляд.
Она взяла фотографию, тоже недавнюю: на ней Вера сидела у меня дома на диване под головой изюбра и читала книжку. Спросила у тети Оли:
– Где это она?
– У меня дома, – ответила я.
– А ты? Говорила с ней? Может, что-то случилось, несчастная любовь, еще что-нибудь?
Я стеснялась говорить при тете Оле. Но та сама продолжила:
– Да она, говорю, загуляла в последнее время что-то. Никогда такого не было, хорошая, послушная девочка была, и вот…
– Загуляла – в смысле? Говорите конкретней, – прервала рыжеволосая.
– Ну, мальчики ходили. Иногда заявится пьяная, язык заплетается, – смущенно сказала тетя Оля.
– Ого. Много мальчиков?
Ольга Николаевна смущенно потупилась, а я кивнула. Аня вскинула брови.
– И ты ничего не знаешь? – переспросила она.
– Нет. Она не говорила со мной в последнее время, – сказала я, снова отводя глаза.
– Кто еще с ней общался?
– Много кто, – ответила я. – А раньше – только я, Рафа и Леня.
Аня вытащила из сумочки блокнот и ручку.
– Напиши имена и фамилии. И адреса, если знаешь.
Домашний адрес Рафаиля я помнила хорошо. Где живет Леня, не знала, поэтому дала адрес управления. Еще написала имя Стебельцова и вернула блокнот Ане. Та взглянула на него и сказала:
– И свое тоже.
Я послушалась. Аня встала, поправила платье. Тетя Оля торопливо вытащила из оттопыренного кармана деньги и протянула ей.
– Не надо, – резко сказала рыжеволосая, – я вам еще не помогла.
Она взяла с кресла сумку и пошла в прихожую. Мы с тетей Олей стояли в дверях, пока она застегивала ремешки на сандалиях.
– Буду держать вас в курсе. До свидания, – сказала она и вышла из квартиры, захлопнув за собой дверь.
– Денег не взяла, – сказала тетя Оля, снова доставая и показывая мне смятые бумажки. – Но Верочка же не могла сама, да?
– Не знаю, – честно ответила я.
До своего отъезда из Гордеева я больше ни разу не была у тети Оли. Я вообще старалась сидеть дома и не ловить случайных взглядов, пока не могла от них защищаться. Осенью тетя Оля несколько раз звонила, ласково спрашивала, почему я не захожу. В ее вопросах и голосе не было ничего особенного, она говорила как обычно, но я всегда пугалась ее звонков, отвечала односложно и старалась как можно скорее положить трубку. Потом звонки прекратились. Когда я столкнулась с ней на улице, она сказала, что телефон отключили за неуплату, да ей и некуда особенно звонить, а если что-то срочное – можно сбегать к соседям. Мы случайно пересекались еще несколько раз, я помню каждую из этих встреч. Но тогда я только получила свой дар – и делала все, чтобы не сойти с ума.
Глава 15
В начале августа отец попросил меня и мать помочь ему на путине. Настало самое горячее время. Кипели нерестовые реки, рыба беспрерывно шла, толкаясь боками из последних сил, каждая пара искала лучшего места для потомства. Охотники стали рыбаками – стрелять было некого. Зверье частью погибло, частью еще не вернулось на обжитые места.
Отец сказал, что мы отправимся севернее по Амуру, в низовье: ближе к Хабаровску рыболовов больше, чем рыбы. Мы встали с рассветом и ехали весь день. Не тронутые пожаром места зеленели, ничто не напоминало, как месяц назад здесь пронеслась смерть. Но вскоре зелень сменялась сплошным черным пейзажем: острые стволы – как иглы, ветки выгорели. Много упавших деревьев, придавивших собой те, что поменьше. Я попросила отца остановиться в одном из выгоревших мест, зашла глубже в лес. Вместо подстилки из листьев и хвои – сажа, такая глубокая, что утопают ноги. Мертвые стволы визгливо скрипели, словно воющие привидения. Но кое-где сквозь сажу пробивались зеленые ростки. Это, стряхнув с себя жару, ад и смерть, оживали самые стойкие.
К середине дня мы выехали к широко разлившемуся Амуру. Впервые я видела его не с набережной, не закованным в гранит, – дикие заросшие берега, то заваленные валежником, то обрывистые, то подходившие к воде песчаными пляжами. «Нива» ехала берегом, по грунтовой дороге. Рыбаков было много, на воде тут и там покачивались лодки. Мы тряслись вдоль реки, потом петляли между сопок, потом опять катили по болотистой равнине, где еще дымился торф.
