Стол и соседи превратились в размытые цветные пятна, к тому же говорящие.
– Не надо. Будет только хуже, – сказала Вера.
Я обернулась и отпрянула: она стояла прямо позади.
– Уйди, – сказала я ей. – Оставь меня в покое.
Соседки уставились на меня. Вдруг, за несколько секунд, в голове прояснилось, мысли стали четкими, одноклассники – снова людьми, а не расплывшимися пятнами. Я боялась посмотреть, ушла Вера или все еще стоит у меня за спиной. Зато от страха прошло опьянение.
– Пойдем покурим, – сказал Круглов и поднялся.
Ведущий объявлял номер другого выпуска, и, пока мы выбирались из-за стола, выпускники запели «Из чего же сделаны наши мальчишки», помогая себе воздушными шариками – их уже разобрали из больших вязанок. Мы с Кругловым вышли совершенно невежливо, посреди номера. Я подпрыгивала, потому что никак не могла окончательно залезть ногой в правую туфлю. Витька держал меня под локоть, пока мы проходили коридор. В холле я отцепила его руку.
Глава 21
На крыльце Круглов закурил, хотя раньше курящим я его не видела. Он смотрел мимо меня, а я разглядывала его и думала, что, пожалуй, тоже ушла бы от этого торговца рыбой. Опьянение прошло, хотя казалось, что это обманчивое впечатление. Наверное, со стороны я выгляжу неадекватно. Шатаюсь или что-то такое.
Школьный двор был пуст. По тротуару вдоль ограды пробежала стайка детей.
– А я хорошо ее помню, – сказал Круглов после долгого молчания. – Мы одно лето даже переписывались. Меня в лагерь отправили.
Он глубоко затянулся, выпустил дым через ноздри и стал похож на дракона.
– На три месяца. Маман на заводе выбила, думала, там кормить будут лучше, чем дома, – он усмехнулся. – Отправили в лагерь, а я Верке рассказал, типа, туда-сюда, еду на три месяца, никого не знаю. Она говорит – буду тебе писать. Представляешь? Мы раньше не общались даже, а тут она писать обещает. В общем, приехал я в этот лагерь, далеко, под Хабаром. А там – фанерные домики и мужики в камуфляже. Выживание, короче. Но ниче, мне там даже понравилось, хоть кормили и правда на выживание. Никаких тебе сюси-муси, дискотек и драк за туалетами. Военный порядок.
Он докурил, поискал, куда выкинуть, но урны на крыльце не оказалось. Круглов бросил окурок под ноги и притоптал его. И тут же закурил следующую.
– И она вправду писала, представь? Каждую неделю. А от матери за лето всего два пришло. У меня было больше всех писем, короче, целая стопка.
В грудь ударила противная ревность: мне Вера никогда не писала. Впрочем, мы никогда и не разлучались.
– И что писала?
– Да что там можно писать в десять лет? Лабуду какую-то. Ходили с Сашкой на озеро. Ловили рыбу. Смотрели кино в салоне. Цветочки рисовала на полях. И, знаешь, мне нравилось, как она рисует. Особенно цветы. И бабочки. – Его глаза налились слезами, но не по Вере, я понимала, а по тому лету в лагере. – Мы переезжали с тех пор несколько раз, письма потерялись. А когда увидел тебя, вдруг про них вспомнил. Каждую неделю хожу к ней домой, ну, к тете Оле то есть, но никогда не вспоминал об этих письмах. А сейчас почему-то думаю о ней постоянно, вот в голове и вертится…
– Ничего об этом не знала.
Он посмотрел мне в глаза, хотел что-то спросить, а я успела прочитать мельком: грустный мальчик с письмом в руках за длинным деревянным столом. Один, но не одинокий. Потом картинка изменилась, но я не успела ее рассмотреть: из дверей школы вывалилась толпа. Люди обступили нас, громко говорили, закуривали. На встрече выпускников объявили перерыв.
– А, одноклассники! – Наши с Кругловым соседки появились из двери и полезли обниматься.
Я хотела вырваться, сходить за сумкой и уйти домой, но тут меня легко приобняла маленькая седая женщина.
– Сашенька!
Спьяну я не сразу узнала нашу классную.
– Как ты поживаешь? Говорят, до сих пор в Питере? Чем занимаешься?
Я, заикаясь, отвечала по порядку на все вопросы, по привычке прилежной ученицы. Классная, не отрываясь, смотрела мне в глаза, и я провалилась в нее. То ли она была очень эмоциональным человеком, то ли из-за опьянения я воспринимала все неадекватно, но в ее голове кружил настоящий вихрь памяти, обрушиваясь на меня с разных сторон. Нащупав точку опоры, я вытянула из классной все, что она знала о Вере. Светловолосая хохотушка-отличница получает грамоту. Тянет руку на первой парте. Вот она, уже худая и с красными волосами, сидит на полу, прислонившись к батарее. Грусть и недоумение. Я вынырнула из воспоминаний классной чуть не плача. Она как раз говорила о том, как ей жаль, что с Верой вышло вот так.
У ворот стояли Рафа и директриса. Они разговаривали, как хорошие знакомые, связанные общим делом. Рафаиль поймал мой взгляд и раздраженно отвернулся. Сказал что-то Оксане Игоревне, дернув подбородком в мою сторону. Та повернулась и пристально на меня посмотрела.
– Просим всех обратно, начинаем второе отделение. – На крыльцо вышла ведущая и кокетливо, любуясь собой, повела плечом, приглашая нас внутрь.
Мужчины мгновенно побросали сигареты и двинулись за ней. Классная взяла меня под локоть и повела следом, говоря без остановки. Вздохнув, я поняла, что никуда не уйду, досижу до конца.
В зале несколько пар уже танцевало под «Школьный вальс», одноклассники стояли группками и вспоминали былое. Красавицы, что любопытно, остались красавицами, умники стали руководителями отделов. И только со мной, Верой и Рафой что-то пошло не по обычному сценарию. Сюжетные линии тянутся, связывают крепко, не оторваться, не отлепиться друг от друга.
Люди снова превратились в расплывчатые пятна – ходили, кружились. Музыка играла, высокие звуки поднимались к потолку, таяли там, растворялись в воздухе. Кружащиеся пятна меняли форму и цвет, когда партнеры менялись местами.
– А теперь поздравления от выпускников! – провозгласила ведущая, и танцующих словно водой смыло на их места.
В голове и глазах опять прояснилось, но я поняла, что это опять ненадолго, просто временная передышка. Ведущая посмотрела на меня. Я поняла, что стою и пялюсь на нее у всех на глазах, добрела до своего места, скинула туфли и села, громыхнув стулом.
Ведущий прочитал очередные вирши, и на пятачок вышли мужчина и женщина, похожие как брат и сестра. Прочитав стихи по бумажке, они подарили школе моющий пылесос. Оксана Игоревна вышла поблагодарить их, она улыбалась. Улыбались выпускники, улыбался пылесос на коробке. Откуда-то появился огромный букет цветов, размером и формой напоминавший траурный венок. Я хрюкнула, но в громе аплодисментов меня не услышали. Директриса неловко хлопала, придерживая локтями букет. Она осталась на пятачке, и ведущая вызвала год выпуска – тысяча девятьсот девяносто шестой.
На этот раз вышли женщины, похожие на учительниц русского языка и литературы, важные и смешные. Они тоже читали стихи по бумажке, а потом двое ассистентов в черных костюмах вынесли откуда-то сбоку, словно вытащили из волшебной шляпы, огромную коробку с плазменным телевизором.
