Снова грохнул выстрел, и отец ловко снял винтовку с плеча и азартно заговорил с Игорем Петровичем.
Я, забыв о Сергее и его вопросе, протянула руку и потрогала крошечные листики – настолько нежные, что пальцы их не ощущали. Потом наклонилась и дунула на лозу, которая их выпустила. Слетело в сторону облачко золы, и под ней показалась светлая сердцевина стебля. Лоза была живая, только кора сгорела. Я выпрямилась и огляделась: какие из этих обугленных притихших растений живы?
– Страшно тут было? Ну, во время пожара.
– Страшно, – ответила я.
Сергей хотел спросить еще что-то, но я прошла мимо него к дороге, стала отряхивать от золы джинсы. Руки почернели до локтя, зола размазалась по кофте. Мне стало неловко, а потом стыдно. Сергей тоже отряхивал джинсы и, увидев, как перепачкались руки, подошел к машине и взял со своего сиденья полуторалитровую бутылку минеральной воды.
– Полить? – спросил он.
Я растерялась от его вопроса. Мне бы даже в голову не пришло, что воду, купленную за деньги, можно полить на руки, чтобы смыть с них гарь. Не дождавшись ответа, Сергей открутил крышку и начал поливать себе одну руку, неловко мусоля пальцы. С них потекла грязная вода. Я подошла, забрала у него бутылку и лила воду, пока Сергей не отмылся. Потом он, стряхнув воду с ладоней, взял бутылку и полил на руки мне.
Отцы беседовали и беседовали. Мы сели в машину и ждали, когда они закончат. Я хотела рассмотреть фотоаппарат – никогда раньше не видела цифрового, в руках тем более не держала, – но стеснялась попросить, сделать еще очевиднее разницу межу сыном богача и дочкой таежного охотника.
Родители наконец сели в машину, и «Нива», повздыхав, поехала дальше. Я стеснялась ободранного салона, сидений в пятнах от машинного масла, рыбных костей, валявшихся тут и там, стеснялась пересыпанной блатными словечками речи отца, того, как он громко сморкался и говорил «ейный», «чушка», «изловить». Клиентам, судя по всему, это, наоборот, нравилось: дикие – значит, настоящие.
Сергей вытянул ноги между передними сиденьями. Обут он был в новые белоснежные кроссовки. Я подумала, что никогда бы не надела новые кроссовки, тем более белые, в лес, – и застеснялась еще больше своей простоты и бедности, того, на что раньше не обращала внимания.
Мы свернули на почти незаметную двухколейную тропинку и углубились в тайгу. Это был туннель, сплетенный из веток, полностью закрывавших небо, сверху свисали виноградные и лимонниковые лианы. Сергей восхищенно вздохнул, выглядывая из окна наверх, и моя неловкость превратилась в ненависть.
Машина остановилась у небольшого лесного озера. Мы вышли и разминались, а родители начали доставать вещи. Отцу явно нравился интеллигентный клиент, в его голосе появилась неприятная услужливость. Они таскали вещи к озеру, решали, где будет палатка, а где – костер. Видимо, отец привез нас на свою стоянку, куда приезжал на охоту сам. Я не была тут ни разу, вдвоем мы не уезжали далеко от города. Мы с отцом договорились, что он вывезет меня на первую таежную охоту, настоящую, не на белок, этим летом, но пожары и смерть Веры помешали нам.
Здесь была почти непроходимая тайга. Деревья низко нависали над нами и сходились куполом над озерцом. Стоял полумрак, свет почти не проникал сквозь ветви, и, хотя был разгар дня, казалось, что сейчас поздний вечер. Вокруг озера тянулась тропинка. Лес стоял стеной, только кое-где в этой сплошной стене виднелись проходы – то ли прорубленные, то ли естественные, будто тайга милостиво открывала двери и давала пройти.
– Сашк, подсоби с палаткой маленько, – позвал отец.
Сергей и Игорь Петрович тоже подошли помочь. Мы расстелили на земле брезентовую палатку, огромную, как однокомнатная квартира. Тогда уже появились в продаже корейские, занимавшие меньше места, непродуваемые и непромокаемые, аккуратные и яркие, на гибких складных каркасах. Ставились такие за несколько минут. Но нам все было как-то не до того. Или, когда собирались покупать, мать решала, что это слишком дорого, и откладывала деньги на книжку, на мое обучение.
У отца были заготовлены колышки, он возил их вместе с палаткой в багажнике. Осталось раздобыть высокий крепкий шест, который держал бы палатку посередине.
– Дети, сходите за деревом. Справитесь? – спросил Игорь Петрович, протягивая Сергею топорик.
Мы отправились в лес и скоро нашли березку толщиной с мое запястье. Она тянулась вверх, к солнцу, но ее забивали кедры, окружившие деревце плотным кольцом. Тонкий чистый ствол, только наверху – несколько веток и небольшая шапочка листьев. Сергей неуверенно взял топор и стал рубить дерево, попадая каждый раз в разные места. Я не помогала, только смотрела. Он косился на меня и все сильнее краснел. В стволе получилась неровная выемка, и Сергей наклонил дерево, чтобы сломать. Он исподлобья взглянул на меня, но не попросил помочь, а прыгнул на ствол, и тот с влажным хрустом переломился. Сергей взял дерево за обрубленный край и поволок к палатке.
– Чего не обрубили-то? Ну даете! – сказал отец, посмотрев на дерево. – Сашк, обруби да приладь.
Я забрала у Сергея топор, отмерила два больших шага, обрубила и обтесала березку с обоих концов. Отец залез с шестом в палатку, вбил его в землю и установил посередине, так, что получилась остроконечная крыша. Потом я взяла с земли скрученные пенки и спальные мешки и расстелила их внутри, радуясь про себя, что постирала все это.
– Дети, берите удочки и идите рыбалить. На жареху да на уху чтоб, – сказал отец. – Мы по тропам пойдем, следы искать.
– Но у нас только одна удочка, – напомнила я.
– Так вы по очереди. В озере-то сазанов хоть руками лови.
Я достала из машины удочку. У нее оказалась запутана леска, и я принялась распутывать. Отец и Игорь Петрович ушли, прихватив ружья и рюкзаки. Я вручила Сергею ржавую консервную банку и маленькую лопатку и велела накопать червей. Он уто́пал за палатку, возился там и вздыхал, а я злорадствовала, что и сейчас у него ничего не получится. Но, когда последний узел был распутан и я закрутила леску вокруг удилища, явился Сергей и протянул мне баночку, в которой копошились черви. Их было много, с горкой, они завязывались в узлы и падали на землю.
Я забрала у него банку и выбросила половину червей. Мы обошли озерцо, которое пахло почему-то талой водой. Дно было выложено опавшими листьями и хвоей. В воде тут и там мелькали серебристые отблески чешуи. Отец, должно быть, выпустил сюда мальков.
Сергей довольно-таки умело насадил червя на крючок и закинул удочку. Не прошло и минуты, как поплавок потянуло вниз, и он дернул удочку на себя.
– Не дергай! Губу порвешь! – закричала я, хватаясь за удилище.
Мы пятились, подводили рыбину ближе к берегу, а она сопротивлялась, удилище гнулось из стороны в сторону, но в итоге леска выдержала. Сергей потянул, и огромный сазан забился в метре от воды.
– Держи его! – заорала я, и Сергей бросился на сазана животом, но промахнулся, и рыба едва не ушла обратно в воду.
