— Фрау Ковалевская, — прошептала Шарлотта и без сил опустилась прямо на пол. — Что же мне теперь делать? Где вы? Ответьте!
Но все вокруг молчало. Зато ответ пришел изнутри, из самых недр души:
«Ты доказала теорему Ферма. Действительно доказала. Весь мир теперь будет безумствовать по этому поводу. Тебя прославят и обессмертят. Но как ты дальше будешь жить? »
— Как? — повторила Шарлотта. «Доказательство теоремы было смыслом всей твоей
жизни. Единственным смыслом. Ты сделала это, и жить тебе больше не для чего. Какое б следующее открытие ты ни совершила в науке, оно будет ничтожным по сравнению с теоремой Ферма, которую теперь, видимо, назовут теоремой Ферма-Шпайер! И лучшее, что ты можешь сейчас сделать, — это уйти».
— Умереть? — спросила Шарлотта.
«Уйти. Как ушла Ковалевская. Ведь биологическое существование ничего не значит. Ты уже бессмертна — благодаря математике. И твой уход — еще один великий шаг. Или ты боишься? »
— Нет, — сказала Шарлотта. — Но я очень устала. «Так отдохни. Усни. Уйди вместе со своим сном.
Это будет прекрасно и безболезненно».
— Да, — сказала Шарлотта. — Мне необходим сон.
Долгий сон.
Она поднялась и вышла из кабинета, даже не бросив прощального взгляда на портрет в мраморной раме.
Шарлотта вошла в спальню, выдвинула нижний ящик комода и достала из-под груды полотенец пузырек с таблетками. Это было довольно сильное снотворное, прописанное тете Бригитте. Но на самом
деле у тети был крепчайший сон, поэтому пузырек тихо перекочевал в комнату Шарлотты. Она сама не знала, зачем вытащила его из ломившейся от лекарств тетиной аптечки. А теперь выяснилось, что сделала она это не зря.
Шарлотта раскупорила пузырек, пересчитала высыпавшиеся на ладонь маленькие розовые таблетки. Ровно пятьдесят штук. Этого хватит… для очень крепкого сна. Она налила из графина стакан воды.
— Погоди! — вдруг лихорадочно крикнула она сама на себя. — Погоди, нельзя же так! Что из того, что ты лишилась смысла жизни?! И потом, это неправда! Доказательства теорем, решение задач — еще не смысл жизни. Сама жизнь и есть смысл…
«Тебе будет скучно, — отозвался в душе жестокий голос. — Смертельно, адски скучно жить с таким смыслом. Уж поверь».
И Шарлотта больше не противилась. Она проглотила все таблетки, запила их водой и прилегла на кровать, ожидая пришествия долгого сна.
Глава седьмая
IN FLAGRANTIDELICTO
[8]Лгать нехорошо. Лгать тем, кто тебе преданно служит, — тем более. Но иногда это единственный выход для того, кто решился пойти на должностное преступление и притом не хочет никого подставить.
Дарья понимала, что госпожа Хелия Кенсаалми вряд ли поверила ее словам о том, что остаток вечера и грядущую ночь юная ведьма собирается провести как «mimosa pudica», то бишь недотрога и скромница с честными глазами. И дело касалось даже не порочных связей с инкубами. Дарья замыслила этой ночью совершить ритуал Песочных Часов, преступный, запрещенный и опасный. У нее не было иного выхода — она должна была овладеть временем, вернуться в минувшую ночь и заполучить столь глупо утраченные материалы по делу «Наведенная смерть».
От ужина Дарья отказалась, но зато позволила себе лишних четверть часа провести в бассейне. При этом она сотворила заклинание для превращения обычной воды в морскую — просто так, для тренировки. Затем, выйдя из бассейна, Дарья новым заклинанием приказала воде стать мрамором — мутно-зеленым, полупрозрачным, и, удовлетворившись полученным результатом, отправилась к себе, совершенно не заботясь о том, что обслуживающий персонал Дворца Ремесла будет делать с оказавшейся в бассейне глыбой мрамора.
Госпожа Ведьм вошла в свои покои. Тело ее, скрытое под длинным и просторным купальным халатом, чуть заметно содрогалось от потоков магической энергии, которые Дарья вбирала в себя отовсюду. Девушка посмотрела на свою ладонь — кончики пальцев светились, будто их намазали фосфором, с ногтей сам собой стек маникюрный лак, по дороге превратившись в разноцветные искры.
— Дверям срастись, — коротко бросила Дарья. Голос ее, в отличие от повседневного, звучал низко, глухо и завораживающе. Дарья не обернулась на треск за своей спиной — она знала, что это двери, срастаясь, исполняли ее приказ.
Она постаралась не обращать внимания на треск, она сосредоточилась на той мелодии, которая начала звучать внутри ее естества — сначала чуть слышно, затем все громче и громче с каждым новым приказом-заклинанием. Дарья знала, что это за мелодия. Это музыка ее Силы, звучащая магия ее Истинного Имени, ее сана, позволяющая ей сейчас из юной насмешливой девушки превращаться в некое человекоподобное существо, наполненное магией, как горный ручей наполнен бурливой пенящейся водой.
Дарья развела руки в стороны (нет, это уже не было руками, это скорее напоминало серебряные стрелы) и пророкотала следующее заклинание, никогда не повиновавшееся человеческому языку (но ее язык сейчас и не был человеческим):
— Н'ханнай уатхэ'энна ошенмара!
Это заклинание воздвигло вокруг ведьмы защитный экран. И это было правильно, потому что мебель уже начинала дымиться, не вынося мощи того существа, в которое обратилась Дарья Белинская.
Глаза существа переливались, будто радужная пленка мыльного пузыря. Изо рта, ставшего треугольным, полились новые слова запретной, страшной магии, напоминавшие жуткие стихи сумасшедшего поэта:
Оотх нуаннэ нпа, нпа, элэмнас! Нгарх т'эллар твин, твин орерас! Нуан, этхой, нуан! О, нуан, элемнас! Лаб, лаб, Кассиэль! Нуб, нуб, Белфегор! Тэн, тэн, Бельзебут! Энед твин орерас!
Внутри пространства, защищенного магическим экраном, заполыхали синие и изумрудные молнии. Существо, бывшее Дарьей Белинской, отражало это
безумство света собственным, ставшим ртутно-зерка-льным, телом, напоминавшим сейчас веретено. Хвостом, раскаленным как вольфрамовая нить, ведьма чертила в воздухе алые, огненные, злобно шипящие знаки. И когда она закончила чертить последний, девятый, знак, к ней подступили три жутких и невыносимых для человеческого глаза существа. Первый был покрыт страшными ранами и струпьями, из-под которых вместо гноя сочился багрово-желтый дым. Второй напоминал помесь лягушки и летучей мыши, весь ядовито-зеленый, с горящими глазами-плошками. А третьим существом была совершенной красоты нагая девушка, налившаяся пурпуром, как облако, подсвеченное закатным солнцем. Внутри пурпурной девушки, за прозрачными ребрами, неистовствовало пламя, клокотала лава, переливались искры, вспыхивали блуждающие огни… И потому девушка была ужаснее двух предыдущих монстров.
Существо, бывшее Дарьей Белинской, поклонилось поочередно всем троим:
— Лаб, Кассиэль! — И на месте покрытого струпьями существа осталась серебристо-серая горка крупного, похожего на каменную соль, песка.
