Какая мать позволит своему ребенку умереть на ее руках? Амелия не позволила. До этого она никогда не лечила ничего серьезнее случайно порезанного пальца, но разве это могло ее остановить? Она знала, что может спасти девочку, и она спасла её не задумываясь, отдавая свою жизнь в обмен на жизнь дочери. Когда он вошел в комнату, ведя за собой доктора, то увидел их обеих. Они лежали рядом, крепко обнявшись, обе бледные, осунувшиеся, с синими кругами вокруг закрытых глаз. От ужасных ран на малышке не осталось и следа.
Спустя две недели Сели очнулась, а жена умерла, так и не приходя в сознание. Врач делал все возможное, но ее так и не удалось спасти. То, что она смогла практически вернуть девочку с того света и продержаться после этого так долго, было чудо. По словам доктора выходило, что врачевать находящихся при смерти, отдавая свою энергию, свою жизнь пациенту, невозможно, поскольку при этом слишком велики потери и энергия целителя кончается задолго до того, как пациент начинает чувствовать себя лучше.
Что наиболее вероятный исход для такого способа лечения — это смерть обоих. Что во врачебной практике есть более тонкие методы, которые пусть не так быстро действуют, зато более безопасны для доктора и надежнее для здоровья пациента. Естественно, что Амелии эти более тонкие способы известны не были.
Лорд Палмсбери тяжело переживал потерю жены. Сели тоже скучала по маме. Еще долгие месяцы она ждала ее возвращения, готовила какие-то подарки, рисунки, старалась вести себя хорошо. Ей казалось, что если она будет послушной и доброй девочкой, то мама вернется. Она часами с тоской смотрела на дорогу, ведущую к усадьбе. Вздрагивала и замирала, широко распахнув свои глазищи и насторожив ушки, каждый раз, когда раздавался шум подъезжающего экипажа. А когда раз за разом, вопреки всем ее надеждам, это оказывался кто-то другой, а не та, возвращения которой она так ждала, ее взгляд тускнел, а плечики сутулились. Видеть все это было для отца невыносимо. В такие моменты ему казалось, что он вновь и вновь переживает расставание с Амелией. Единственное, что приносило ему хоть какое-то утешение, это то, что девочка практически ничего не помнила о самой трагедии. Она осталась такой же любопытной и бесстрашной, какой была до того. Собаки, как, впрочем, и другие животные, не внушали ей ужаса, пруд остался любимым местом для прогулок, не навевая никаких грустных воспоминаний. Все эти переживания достались на долю отца, сердце которого замирало всякий раз, когда Сели чесала за ухом пса, вот уже без малого десять лет живущего у них на конюшне, или со смехом бросала палочки и камешки в пруд, радуясь особо удачным броскам.
Когда пришло время покидать усадьбу, лорд Палмсбери расставался с этими местами, да, пожалуй, и с самой Ританией с чувством, близким к облегчению, слишком много боли пережил он здесь. Сели, наоборот, до последнего сопротивлялась отъезду. Она прятала вещи, которые должны были упаковать в дорогу, пряталась сама, пыталась притворяться больной, но в конце концов, несмотря ни на что, они отбыли в дорогу точно в назначенное время. Большую часть пути девочка просидела в карете, уставившись тяжелым, неподвижным, совсем не детским взглядом в окно на уныло проплывающий мимо пейзаж, не отличающийся разнообразием и красками. Она не поддерживала разговора, когда отец или новая, нанятая пару месяцев назад няня задавали ей вопросы, на которые не удавалось отмолчаться, отвечала на них односложно. Отец утешал себя надеждой, что все образуется, когда они приедут на новое место, но девочка находилась в таком состоянии еще не один месяц.
Жизнь в Кленции била ключом, до восхождения на престол Инсенса II оставалось три года. Значение слов террор, донос, арест в стране, конечно, знали, но использовались они по большей части только в исторических романах. Столичное общество было занято пусканием пыли в глаза друг другу, сплетнями, интригами и интрижками самого разного уровня.
Дел у лорда Палмсбери было немало, тем не менее он старался как можно больше свободного времени посвящать дочери. Сели никогда не упрекала его, когда он проводил вечера вне дома, однако она никогда и не высказывала радости, когда он оставался дома. Она оставалась такой же молчаливой и потухшей, какой была во время отъезда из Ритании.
Ей шел уже седьмой год, место няни заняла гувернантка. Малышка исправно учила уроки, но не проявляла интереса ни к одному предмету. Казалось, её вообще ничто не интересует. Отец пытался поговорить с ней, как-то расшевелить ее, но у него не хватало то ли опыта, то ли решимости. Каждый раз, начиная разговор и сталкиваясь с ее тяжелым равнодушным взглядом, он осекался и переводил разговор на такие пустяки, как погода, книги, игрушки, уроки.
Как это ни странно, вытащить девочку из раковины равнодушия помог один малоприятный инцидент.
Выдалось свободное солнечное утро, и лорд Палмсбери отправился с дочерью на прогулку в парк. Он управлял фаэтоном, коротко приветствовал раскланивающихся с ним знакомых и рассказывал о том, как провел вчерашний день и какие у него планы на день сегодняшний, а она сидела рядом, отрешенно уставившись прямо перед собой, и, возможно, даже что-то из его слов слышала. За последнее время отец уже успел привыкнуть к таким односторонним беседам.
— Дражайший кузен! — выкрикнула высокая сухопарая дама в шляпке, которая количеством цветочков, водруженных на нее, могла потягаться с центральной клумбой парка.
Дама помахала затянутой в перчатку рукой и, чтобы не оставалось дальнейших сомнений, к кому она обращает свой призыв, уточнила:
— Лорд Палмсбери!
Притормозив возле дамы, лорд Палмсбери приподнял цилиндр в знак приветствия и левую бровь в знак удивления.
— Лорд Палмсбери! Простите, что так по-свойски вас окликнула! Меня может извинить лишь внезапная радость нашей встречи! Так приятно столкнуться с родственником в этой толпе чужих людей! — фразы, выражающие радость, испытанную дамой, были произнесены резким громким голосом и абсолютно безразличным тоном.
— Да, неожиданные встречи зачастую приносят много радости, — усмехнувшись, согласился джентльмен, лихорадочно пытаясь вспомнить, где он мог видеть это лицо и слышать этот каркающий голос.
— Ваша милость, позвольте представить вам мою дочь! — тем временем продолжала дама. — Эжени, детка! Перед тобой лорд Палмсбери! Я позволила себе некоторую вольность, приписав нам родственные связи, на самом деле его покойная супруга доводилась мне кузиной.
При этих словах лорд Палмсбери с удивлением заметил молодую женщину, которая стояла всего в двух шагах от матери и изо всех сил пыталась слиться с окружающим пейзажем.
Если старшая дама внешним видом и манерами больше всего напоминала ворону, то младшая походила на воробышка. Невысокая, взъерошенная и настороженная, казалось, стоит топнуть ногой или громко кашлянуть, и она сорвется с места. Увидев обеих, он наконец-то вспомнил, где встречал эту птичью парочку. На собственной свадьбе. Дама с цветочной клумбой на голове в очередной раз несколько покривила душой, между ней и Амелией безусловно было какое-то родство, но кузинами они не считались. Дама приходилась жене то ли троюродной бабушкой, то ли четырехюродной теткой. Звали ее Карнеилла Бадауд, была она довольно неприятной особой и вдовой баронета. Близкого знакомства с ней не поддерживали, но, помня о родстве и из сочувствия к ее дочери, девушке невзрачной, но доброй и милой в общении, время от времени приглашали на особенно многолюдные приемы.
