Вилку с Тёмой, наверняка, будет ждать та же участь, когда они выйдут из сумрака своей странной любви.
Может, стоит им написать по сообщению в соцсети, чтобы они знали, к чему им готовиться?
Точно! Так и сделаю.
Держа в одной руке кружку с горячим чаем, другой взяла со стола телефон и едва заметно вздрогнула, когда экран ожил раньше, чем я успела его разблокировать.
Мама звонит.
Её фотография на заставке, где она в огромных очках и клоунском парике, который свистнула у клоуна в парке аттракционов в прошлом году, всегда вызывала улыбку. В тот день мы отмечали моё поступление в университет. А в бутылочках с соком у нас был совсем не сок.
— Привет, мам, — ответила я на звонок.
— Привет, дочь, — тихое фоновое шуршание и тяжелый вздох матери, словно ей, наконец-то, позволили дышать. — Я легла.
Отчиталась она коротко.
— А я в кухне за столом сижу.
— Не говори мне это слово, — пробурчала мама.
— Какое?
— Сижу. У меня это этого «сижу» копчик скоро в затылок вдавится.
— Ладно, — усмехнулась я коротко. — Будем это называть «часами делаю то, что нельзя называть».
— Это звучит весьма двусмысленно, но пусть будет так. Чем занимаешься?
— Ничем, — повела плечом, словно мама могла увидеть этот жест. — Только что пришла с работы. Отдохну, да сяду заниматься.
— Не говори это слово. Я же просила, — шутливо проворчала мама.
— Ладно. Сейчас отдохну и начну часами делать то, что нельзя называть.
— Так-то лучше, — удовлетворенно вдохнула мама.
— А ты чего поделываешь? — прокрутила кружку перед собой и медленно провела по ее ободку кончиком пальца.
— Я лежу. Я так полюбила лежать за эти дни. Как Ленин в мавзолее, блин. Вернусь домой и буду лежать днями и ночами.
— А на работу кто ходить будет?
— У меня есть такая взрослая, самостоятельная, самая лучшая в мире дочь…
— Не подмазывайся. Я твой мавзолей содержать не смогу.
— Ну, хоть одну недельку, — притворно захныкала родительница. — Я же твоя мать, твою мать.
— Моя мать, — отозвалась я эхом и рассмеялась. — Когда домой? Через три дня? Ничего не поменялось?
— Надеюсь, что через три. Еще хоть на сутки больше этой бюрократии и я сделаю себе бумажный самолетик и полечу на нем вместе со своей кукухой.
— Тогда я буду держать окна открытыми, чтобы ты смогла залететь.
— Что говоришь? Залететь?! — тут же донеслось мне в ответ. — Побойся Бога, доча. Маме сорок с гаком. Какие в моём возрасте залёты? Мне взлетать-то опасно — народ снизу могу песочком засыпать…
— Мам, перестань, — смеялась я, откинувшись на спинку стула. — Ты у меня еще очень даже жгучая штучка.
— Что говоришь? Перечница я старая? — сделалась она глухой.
— Да, мам. Да, — утерла слезы, собравшиеся в уголках глаз от смеха.
- Вот посмотрим, как ты запоешь о сорокалетних, когда сама станешь старой гармонью.
— Я думаю, к тому времени мы с тобой займем почетный пост у подъезда и будем называть их проститутками.
— Да-да! — поддержала меня мама. — И будем говорить им: «Вот в наше время мы проститутничали не так!»
— Фу, мам! Мы станем не лучшим образцом для подрастающего поколения.
— Да, брось, — фыркнула она. — Можно подумать, вокруг все святые и услышав слово «пися», спрашивают, что это такое.
— А вдруг, — дернула я плечом и отпила немного чая. — Приезжай скорее. А то мне даже поболтать не с кем перед телевизором.
— Еще немного и приеду. И заговорю тебя так, что ты будешь вспоминать дни моего отсутствия, как самые счастливые в своей жизни.
— Это кто кого еще заболтает…
— О! — неожиданно бодро воскликнула мама. — Знаешь, что я узнала про своего Игоря Ренатовича?
По спине скользнула волна колючего страха. Кончики пальцев похолодели. Желудок словно в пропасть рухнул.
— Что ты узнала? — голос трещал как поленья, объятые огнем.
— Оказывается, его дочка учится с тобой в одной группе! Представляешь?
— Да? — притворно удивилась. — Это он… он тебе сказал?
— Да. Мы сегодня болтали полчаса, наверное, — мечтательно вздохнула мама. — Вернусь домой, получу премию, куплю новых платьев и крепенько за него возьмусь. Если наши дочери одногруппницы, то вас знакомить уже не нужно. Можно налаживанием мостов друг к другу заняться плотнее.
Нужно ей сказать. И как можно быстрее. Чем дольше я тяну со всем этим, тем больнее ей будет потом.
— Мам, — начала я неуверенно. — Я должна кое-что тебе рассказать про Игоря и…
— Ой, Диана, подожди, — прервала меня мама и где-то в отдалении послышались шаги и тихий стук. — Ко мне кто-то пришел.
В этот же момент раздался звонок в дверь нашей квартиры.
— Ко мне тоже.
— Тогда позже созвонимся, ладно, доча?
— Хорошо, мам, — ответила я безрадостно и услышала, как она отключила звонок.
Сжала в руке телефон, отодвинула стул и вышла из-за стола. В прихожей мимолетно взглянула в зеркало и приоткрыла входную дверь, насколько позволяла цепочка.
— Ты не одна? — в голубых глазах таилось холодное любопытство.
— С чего ты взял? — сняла цепочку и открыла дверь шире, впуская Игоря в квартиру.
— Мне показалось, что я слышал твой голос. Ты с кем-то говорила? — он плавно вошел в квартиру, окидываю прихожую цепким взглядом.
— С мамой. По телефону.
— Ясно, — ответил он, потеряв интерес к этой теме.
— Вилка нашлась? — спросила я обеспокоено.
— Всё еще вне зоны.
— И ты даже не волнуешься?
— Она взрослая, Диана. Ты же не отчитываешься своей маме о каждом своём передвижении? Тем более, когда ты с мужчиной.
Умолкла, поджав губы. Да, об этом я точно не отчитываюсь, а если бы отчитывалась, то, возможно, всё было бы не так сложно, как есть сейчас.
