— Я? — опускаю взгляд в пол, потому что улыбку, расцветающую на губах, ничем не стереть. — Правда? — задаю глупый вопрос, но поверить так сложно.
— Правда. — говорит абсолютно серьезно, замечаю с каким трудом ему даются слова. — Но я боюсь, что окажусь совершенно не тем мужчиной, который нужен тебе… — с обреченностью в голосе.
Он еще что-то хочет сказать, но я смотрю на него сердито. Перебиваю:
— А откуда ты знаешь, какой мужчина мне нужен? — так уж вышло, что с малых лет на мне лежит большая ответственность в виде братишки. Я привыкла брать ее на себя и принимать немало решений, от которых зависит наша судьба. Никто никогда не стремился решить что-то вместо меня, никто не заботился и не оберегал. Рядом нет плеча посильнее, но это даже и к лучшему. Потому что, когда решения выходят не правильными — не приходится винить кого-то кроме себя.
— Просто… Ты много обо мне не знаешь… — замявшись, отвечает Артем.
— И ты обо мне тоже. — вздергиваю нос. Раз уж так, зачем целовал? — А кто мне нужен, я разберусь сама!
Мужчина смотрит лукаво.
— Сама, значит? — прищуривается, пока на лице лукавая полуулыбка.
— Сама! — складываю руки на груди.
Смеется.
— Самостоятельная. — делает вывод вслух. — Это я уже, конечно, заметил.
Киваю, мол «то-то же». А то раскомандовался тут, разрешался.
— Нууу… — не очень уверенно тянет. — Тогда спросить можно?
— Спроси. — воинственно.
Молчит пару секунд.
— Это ведь твой первый поцелуй был? — улыбается мягко, будто стыдится вопроса. И мне неловко становится.
Я так плохо целуюсь? Или сделала что-то не то? Кусаю губу. Киваю.
Щурится, как довольный кот. И тут же тянет меня к себе. Стена непонимания, возникшая секунду назад, лопается, как мыльный пузырь. Будто ее и не было вовсе.
Утыкаюсь носом в его шею, втягиваю аромат парфюма и мыла. Вкусно. Глаз поднять не решаюсь. Спрашиваю:
— А что…, так заметно было, что первый? — голос дрогнул.
Не вижу его лица, но чувствую, что смеется.
— Нет, незаметно. — успокаивает меня. — Но я не против усовершенствовать твои навыки. Разрешишь? — хитрым голосом.
Зажмуриваюсь. Рядом с ним так тепло и приятно. И мне не хочется думать, что через неделю Артем уедет и я больше никогда его не увижу, хоть в глубине души я и осознаю, что это все равно произойдет.
Мне хочется разговаривать с ним много и часто, слушать приятный тембр голоса с хрипотцой и видеть его улыбку.
Люба была права, парней в нашей деревне немного. А те, кто есть либо заняты, либо уже далеко не парни. Вот Сашка Филатов еще — но его с Любкой с малых лет сватали. Родители у них дружат. Только не лежит у него к Любке душа. Ко мне лежит. И мне от чего-то перед подругой всегда было стыдно, что я ему нравлюсь, а не она.
Он на Любу вообще никогда не смотрел. И отношений у них нет и не было. А я все равно его, как чужого воспринимаю.
А чужие мужчины — это табу. Чужого мне точно не надо.
Мне своего надо. Такого, чтоб тепло было рядом с ним. Надежно.
Как с Артемом.
15. Артём
— А что…, так заметно было, что первый? — девичий голос дрожит обидой.
Тихонько смеюсь, так, чтоб она не увидела.
— Нет, незаметно. — успокаиваю ее. — Но я не против усовершенствовать твои навыки. Разрешишь? — хитрю, потому что вижу, она ой как не против. Скорее за. Целует меня с такой страстью, которой я уже очень давно от женщины не ощущал.
А от того, что мужчин у Настеньки не было… так от этого в груди вообще все дрожит, кричит, переворачивается.
И прикасаться к ней страшно.
И не прикасаться сил нет…
Поэтому сгребаю ее еще сильнее в объятиях и касаюсь губами лба. Хрупкая какая, словно вся из чего-то неосязаемого соткана. Необыкновенная…
Не устраивает девчонку поцелуй в лоб. К губам тянется. Сама. Напористо. С дерзостью. Тут попробуй еще не поцелуй.
Улыбаюсь ей прямо в губы.
Так и стоим — в душной полутемной бане. Прислушиваемся к себе, ловим ощущения, которые испытываем рядом друг с другом.
— Пашка… — спустя долгих десять минут шепчет Настя. — Не хочу его одного оставлять надолго. Потеряет.
Измученно выдыхаю. А я теперь тебя не хочу оставлять. Так всегда бывает — стоит распробовать, и дальше уже как часть себя отрываешь. А в доме особо не помилуешься. Там малой, да и Игорь. Кстати…
— Там Игорь… — произношу вслух окончание собственных мыслей. — Приглядит, если что.
Настя отрицательно трясет головой и делает шаг назад по-прежнему держа меня за руку.
Да знаю, я. Знаю. А сама улыбается. Видит, что не хочу заканчивать этот момент. Хитрая такая ухмылка на пухлых губах. Ох, Лиса.
— Вечером. — горячо шепчет. — Пашка уснет, — глаза в пол, а голос истомой наполнен. — и я гулять пойду. В лесок, тут, возле озера. А встречу я там кого или нет… — жмет плечами, и кое-как сдерживается чтобы улыбку на все лицо не растянуть.
Понял. Принял. На ус намотал. Вечером, значит? До вечера я и взорваться могу от нетерпения. Руку тянет, приходится отпустить.
У самых дверей оборачивается.
— А пока… — взгляд пронзительный. — не хочу, чтобы кто-то о нас узнал. Не любят в деревне этого, когда свои девушки с чужаками близкую дружбу водят. И другу своему тоже не говори… Вдруг расскажет кому-нибудь…
Вздыхаю. Ну еще бы — никто и не сомневался. Я бы тут жил, с такими вот Настеньками под боком, тоже бы чужаков за километр к ним не подпускал. Такие и самому нужны.
Даже Сашку этого, как его там, отчасти понимать начинаю. В теле кипит все, словно вернулся в десятый класс, когда думаешь далеко не тем, что находится в голове.
В дом вернулся с серьезным видом.
— Ну как? — Игорь смеется, сидя на кухне.
— Что как?
— Баня. — играет бровями. — Топится?
— Топится. — отрезаю, глуша смешки.
— Полыхает? — ржет парень.
Шутки про огонь вообще не уместны, но мне от чего-то смешно. Действительно ведь полыхает. Только не баня, а между нами с Настенькой.
— Не расслабляйся, давай. — видя его балагурство, смиряю. — На охоту завтра поедем.
— Да ты, вижу, уже и так при добыче.
Оглядываюсь на дверь комнаты, где новая обитательница дома играет с братом. Слежу за тем, чтоб она была плотно закрыта.
— Что, боишься, что лишнего при ней ляпну? — с гонором.
Я зубами скриплю, но на друга не злюсь. Натура у него такая — клоунская. Однако хорошим спецом она быть ему не мешает. Может быть даже наоборот. На службе, если чувство юмора не атрофировалась — значит еще живой — не сожрала тебя машина правосудия, как мелкую сошку.
