Бытовая (или низовая) фиксация подобных отличий обычно выражается в устойчивых социальных предрассудках и стереотипах, в первую очередь этнических (точнее – этносословных или этностратифицированных) клише: евреи – меркантильны и рационалистичны, сплочены и склонны к самоизоляции, поскольку «внутренне» чужды культуре и ценностям доминирующего большинства; украинцы («хохлы») – прижимисты, мелочно расчетливы и недоверчивы, жлобы; азербайджанцы – рыночные торговцы и спекулянты; цыгане – обманщики и воры, торговцы наркотиками; немцы – педантичны, организованы, добросовестные и прилежные работники; французы – куртуазны, жовиальны и легкомысленны; негры – музыкальны, ленивы и сексуальны и т. п. Подобные стереотипы и, чаще всего, негативные характеристики не статичны, их функциональная нагрузка заключается в том, что они должны оттенить «естественную» бескачественность самих русских, их природную массивность, поскольку русские – не просто большинство населения, они – государственный народ, то есть специфические различия других должны проявляться на фоне немаркированности собственной идентификации («быть как все»).
Социальные клише и стереотипы (не менее распространенные, чем этнические) характеризуют выделенные, четко определенные институциональные сферы: таковы доминантные представления о политике как «грязном деле» (дескать, в политику идут карьеристы, богатые люди или проходимцы, жулики, стремящиеся заручиться депутатским мандатом, чтобы уйти от – предположительно, уголовной – ответственности)
[274]; о бизнесе (в отечественном бизнесе «успеха добиваются лишь жулики и авантюристы»)
[275], о бюрократии («все чиновники – взяточники и казнокрады»), об армии, полиции, школе и т. п. Каждому такому образу соответствуют латентные представления с обратным знаком, например: «политика – сфера высоких, неповседневных, исторических событий и отношений выдающихся людей, область геополитических интересов великих стран», «предприниматели – люди богатые, могущественные и свободные от обычных проблем, двигатели экономического и общественного развития страны», «армия – воплощение героического духа и лучших традиций нации», «государство», какое бы ни было, лучше чем социальный хаос и война всех против всех, министерства и ведомства заняты реальным и практическим делом управления, работа чиновника не сводится к абсурду бюрократической рутины или ведомственным интригам, а представляет собой выражение «интересов государства» и т. п.
То, что люди различаются между собой и что от пилота истребителя требуются (и ожидаются) совершенно иные качества, нежели от священника или артиста, а от университетского профессора – отличные от полицейского или политика, кажется интуитивно понятным и тривиальным обстоятельством. Хотя очевидность подобной констатации немедленно исчезает, если попробовать отойти от различий психофизиологического рода и обратиться к этическим или интеллектуальным различиям профессиональных занятий. В этом случае нужны уже некоторые специальные усилия, чтобы резкость различий была замечена, а их природа обдумана.
Препятствует учету подобных вещей вполне обыденное обстоятельство: генерализирующая моральная установка массового человека городского общества подавляет этот процесс уяснения, блокирует внимание к статусным или ролевым отличиям и, напротив, требует относиться ко всем людям как к равно значимым акторам. Мода унисекс или постепенное ослабление аскриптивных характеристик людей при приеме на работу, выборе профессий (например, допуск женщин в армию, в полицию, что еще не так давно казалось немыслимым), борьба за гендерное равенство или уравнение гражданских прав гетеро– и гомосексуалов и прочие явления современной жизни ослабляют прежние традиционные ролевые или сословные барьеры и перегородки между социальными группами.
Вне поля внимания и понимания остается работа селективных механизмов различных институтов, хотя сами результаты подбора людей так или иначе фиксируются общественным мнением в оценках людей, принадлежащих разным сферам.
Большинство россиян уверены (55 % против 30 %), что Путин подбирает руководителей на высшие посты в государстве по принципу «личной лояльности, а не по способностям или компетентности» (апрель 2013 года), что его окружают серые и безынициативные люди (так считают 46 %, с этой оценкой не согласны 32 %, преимущественно те, кто составляет его базовый электорат). Но в целом сам механизм действия этой селекции и его последствия рационализированы крайне слабо, главным образом в виде общественного уважения к тем или иным профессиям и занятиям (табл. 56.2).
Таблица 56.2
Представителей каких профессий вы более всего уважаете, а каких не уважаете?
Сентябрь 2012 года. N = 1600. В % к числу опрошенных.
Общественное мнение в данном случае следует моральным предпочтениям гражданского общества, наделяя умом, компетентностью и порядочностью (ответственностью, совестливостью, что, собственно, обычно и причисляется к моральному поведению) людей, занятых преимущественно в гуманитарных сферах: науке, образовании, медицине и т. п.
«Умные люди» могут быть сосредоточены и в других сферах, требующих быстроты реакции, предприимчивости, знаний, а именно: бизнесе, торговле, финансах, но тогда эти человеческие качества получают дополнительную ценностную окраску: они соединяются с «хитростью», «ловкостью», «пройдошеством», «изворотливостью», свойственным «жуликам и спекулянтам», что, понятно, не вызывает особого уважения.
В РПЦ ценится не ум, не интеллектуальные способности, а «совестливость», приписываемая священникам (не просто ее наличие, присутствие совести, но вера в то, что нравственная отзывчивость и мера человеческого институционально закреплены и гарантированы).
Но политики, депутаты и плохо отделяемые от них госчиновники начисто лишены всяких позитивных определений. Почти не упоминаются члены общественных организаций, включая и некоммерческие. Общественным мнением они не рассматриваются как значимые и известные, маркированные сферы жизни. Возможно, одно из объяснений такого отношения к НКО (помимо враждебного отношения государства к ним, транслируемого пропагандой, или дефицита информации у населения об их деятельности, отрезанности участников общественных движений от доступа к основным каналам СМИ) состоит в том, что в массовом сознании они слабо отделяются от советских общественных организаций, память о которых еще очень жива и укоренена в повседневности, и ассоциируются с двусмысленными занятиями политикой.
