8. специалисты с высшим образованием, занятые в гуманитарных сферах (врачи, юристы, преподаватели), чиновники; владельцы фирм и собственных предприятий;
9. 9–10-я ступени представлены «случайным набором» занятий: администраторы; бухгалтеры, региональные чиновники, управленцы.
Доходы
Более заметна статусная дифференциация опрошенных с разным уровнем доходов, располагающих себя на воображаемой лестнице общественного положения. Выделяются в первую очередь самые бедные – те, кто относит себя к:
1-й (самой низкой) ступени: это преимущественно группы населения с совокупным семейным доходом от 20 до 30 тыс. рублей;
2-ю ступень занимают респонденты с доходом от 30 до 40 тыс. рублей;
3-я (самая размытая) ступень: доход от 15 до 40 тыс. рублей;
4-я ступень: более консистентная по своему социально-профессиональному составу группа: доход от 35 до 55 тыс. рублей;
5-я и 6-я ступени (средние) образуют очень размытые по социальному составу множества: их доход от 30 до 60 тыс. рублей;
7-я ступень (более определенные по составу): от 40 до 70 тыс. рублей;
8-я ступень (высокодоходные группы): от 70 до 150 тыс. рублей;
9-я и 10-я ступени: нет данных. Эти респонденты в массе своей отказываются сообщать интервьюеру сведения о семейном доходе (февраль 2016 года).
С повышением ступени субъективного определения своего социального статуса увеличивается разброс границ семейного дохода: резкое повышение семейного дохода заметно только на самых верхних ступенях социальной шкалы (особенно 8-я позиции). А это значит, что потребительское поведение основной массы населения будет ограничено достаточно жесткими рамками, и в этом плане доход не может служить сильным дифференцирующим фактором для социальной морфологии. Формирующееся потребительское общество в России не порождает значимых социальных различий (специализации функций, разделения труда, разнообразия групповых образов идентичности, а главное – качественного многообразия запросов и аспираций, «потребностей»
[73]), поскольку значительный рост доход обусловлен близостью к источникам распределения административно-бюрократической ренты и не связан с продуктивностью и достижительностью, характерной для «средних классов» в обществах со свободным рынком, общественным и институциональным контролем политической системы в странах с недеформированной государственными интервенциями рыночной экономикой
[74]. Это добавление принципиально важно: корректно можно сравнивать только социальные системы обществ близкого или однородного типа и устройства.
И все же в целом мы имеем дело с вполне ожидаемой концентрацией квалификации, образования, доходов на верхних этажах социально пирамиды.
Первое, что бросается в глаза при изучении данных (табл. 170.2), это бедность населения: разрыв между «высшим средним» и «низшим слоем» (% опрошенных) невелик и составляет 2,5 и 1,6 раза (февраль и май 2016 года). Уменьшение разрыва, скорее всего, указывает на влияние кризиса, сокращение ресурсов у тех, у кого они были. Но это может объясняться по меньшей мере и другими обстоятельствами. Во-первых, поскольку эта категория крайне незначительна в численном отношении, то «ошибки» или сбой социальной идентификации здесь бросаются в глаза. Во-вторых, к высшему слою относят себя респонденты, для которых значимы прежние советские, в очень большой степени идеологизированные системы социальной референции, старые номинальные шкалы социального престижа. В-третьих, и это более существенно: в стране нет единой системы социальной референции; в провинции значима другая или, правильнее сказать, своя собственная шкала статусов, отличная от центра – от столичных городов и их образа жизни (может быть, сюда надо бы включать и некоторые мегаполисы, объединенные общностью координат). Другими словами, в регионах свой отсчет статусной иерархии, своя система статусной таксономии, исходящая от региональной администрации
[75].
