Между действующими с чисто экономическими интересами и акторами со статусными претензиями на престиж и авторитет или аналогичными амбициями возникают острые противоречия и конфликты. «Интересанты всякого сословного членения поэтому со специфической остротой реагируют непосредственно на претензии чисто экономического приобретательства как такового и в большинстве случаев тем острее, чем более угрожающей им представляется ситуация»
[94]. Сословное или статусное членение (иерархическая или сословная структура) социального множества – всегда препятствие для свободного развития рынка. «Во всяком случае нигде не может быть речи о действительно свободной рыночной конкуренции (в современном смысле слова), где общность (eine Gemeinschaft) пронизана позиционной или статусной [иерархической. – Л. Г.] организацией»
[95]. Воздействие статусной организации социальной структуры на экономику выражается в том, что она – всегда препятствие для развития свободного рынка
[96].
Ситуация, подобная указанной Вебером, более чем знакома: это и нелегитимность в массовом сознании крупной собственности или околовластного бизнеса (появившегося после гайдаровских реформ, приватизации или путинского «капитализма для своих», госкорпораций), и претензии «бывших» чекистов на «благородство», на роль «нового дворянства» (не опричников, не слуг государевых, а именно нового дворянства, новой аристократии), и имитационный стиль правящей российской элиты со всеми «царскими выходами», наградными, как бы имперскими побрякушками и ряженными из кремлевского охранного полка. Но это и упорные старания сакрализовать нынешнюю власть с помощью РПЦ и квазирелигиозных церемониалов, апеллируя к «традиционным ценностям», к необходимости защиты чувств «верующих», это и геополитическая риторика «национальных интересов», «духовных скреп», «сакральных» топосов, недопустимости «фальсификации истории» и прочей демагогии, отзывающихся на массовые запросы или потребности режима в консервативном социальном порядке. Вебер, кстати, рассматривал формирование «нации» и, соответственно, проблематику «национального сознания» в контексте массовизирующегося социума, где культурный престиж нации или престиж национальной культуры служил эквивалентом сословной чести. В этом случае принадлежность к «нации» или «расе» могла расцениваться как своего рода привилегированное положение своей страны (а следовательно, индивида) в ряду других народов, что должно придавать отдельному обывателю чувство гордости и превосходства над другими людьми и странами
[97]. (Что опять-таки прекрасно может быть проиллюстрировано данными опросов «Левада-Центра».) Но описание и разбор подобных суррогатов «чести» выходит за рамки данной статьи.
Таким образом, если следовать Веберу, мы имеем дело по меньшей мере с двумя (хотя их, безусловно, может быть и больше) аналитическими плоскостями рассмотрения: первая – чисто экономически определенное «классовое положение» индивида, то есть «судьба» индивида, предопределенность будущего, детерминированная констелляцией рыночных факторов, вторая – те типические компоненты жизненной судьбы людей, которые обусловлены специфической, позитивной или негативной, оценкой престижа занятий, «чести», непосредственно привязанной к возможностям контроля или руководства своей жизнью.
Смысл этих веберовских различений заключается прежде всего в прояснении возможностей аналитического прослеживания институционализации корпоративных или групповых интересов (Vergesellschaftung)
[98]. Классовое положение определяется по отношению либо к тем, кто обладает средствами присвоения и распределения благ, либо к тем, кто их не имеет. Но, во всяком случае, закрепление преимущественного или подчиненного, зависимого положения этих шансов акторов, соотнесенных с борьбой (конкуренцией) на рынке, оказывается возможным и действительным лишь посредством правовых средств, а в конечном счете, – определенной системы партий, а значит, связанных с условиями политического представительства групповых интересов и с формами их институционализации в легальном государстве. Только в этом случае сфера компетентности исполнительных органов государства ограничена судом, гражданским обществом, представительскими формами. (В противном случае мы получаем централизованное тотальное государство, стратификация которого может быть лишь одного вида: иерархии соподчиненных слоев. Никакой другой «точки зрения», кроме «взгляда сверху вниз», государственнического взгляда управляющего или идентифицирующегося с правящим режимом, другого методологического подхода при этом быть не может. Социум предстает исключительно как целостность населения, подлежащего исчерпывающей классификации.)
Из единства классового положения может, бесспорно, вырастать действие людей, ассоциированных друг с другом, составляющих социальную общность (Gemeinschaftshandeln), включенных в подобное взаимодействие участников или даже в формальную организацию (Vergesellschaftung, например, профсоюзы). Последние могут обещать отдельному индивиду достижение определенных результатов (не будучи часто в состоянии их реализовать). Но важно, что дальнейшие фазы проявления классовых интересов могут быть связаны только с институционализацией общих интересов, то есть с образованием партий и участием в общественной или политической борьбе. Однако и здесь возникают некоторые сложности: партии (то есть формальный аппарат и рациональный порядок организации) – это уже собственная сфера власти, а значит, появление других интересов, имеющих непосредственное отношение к власти, престижу, чести, авторитету, благам. Партии могут в отдельных случаях представлять интересы, обусловленные «классовым положением» или сословным (статусным) положением и, следовательно, производить рекрутирование своих сторонников по этим основаниям. Но они никогда не могут быть ни чисто классовыми партиями, ни чисто сословными партиями
[99].
