В нашем случае, то есть для общества, с трудом пытающегося выйти из патерналистской системы господства и обусловленной ею социальной структуры, принципы социальной морфологии иные: процессы дифференциации идут не столько по оси функционального выделения и автономизации социальных групп, сколько по оси «власть – подчинение», по оси административного контроля и распределения ресурсов. Поэтому на первый план выходят такие факторы, как «центр – периферия» (простейший вид организации, где за центром записывается функции целеполагания и контроля (политические), а за периферией – исполнение). И такое положение неизбежно будет сохраняться до тех пор, пока не будут исчерпаны ресурсы институциональной системы тоталитаризма (характерной для него организации власти, суда, правоохранительных органов, массового образования), пока не будет сокращена огромная доля госсектора в экономике, не исчезнет распределительный характер государственной социальной политики и т. п. Во всяком случае, пока никаких признаков массовой готовности каким-то образом представлять свои групповые права и интересы в политическом поле не видно. А это ставит под вопрос сам тезис о реальности социальной морфологии, о природе российской структуры, то есть наличии осознанной классовой или групповой идентичности. Было бы, наверное, слишком сильным преувеличением утверждать, что исследования социальной стратификации в России порождают эффекты «мнимости», производные от используемых процедур измерения, но и сказать, что мы получаем в ходе подобных измерений некие социальные сущности, «социальные силы», тоже нельзя.
Можно предположить, как это делает Н. Е. Тихонова, что прошло слишком мало времени для формирования и закрепления новой социальной структуры. Но больше оснований, как мне представляется, считать, что невыраженность социальной структуры российского общества есть инерция социальной одномерности советской системы стратификации, то есть воспроизводство прежних институциональных механизмов организации общества. Иначе говоря, мы имеем дело с «мягким» крепостничеством, вроде того, что имело место длительное время после реформы 1861 года.
Отсутствие сильных и значимых межслоевых или статусных различий у групп, располагающихся на лестнице социальных иерархий, – следствие невозможности накопления и передачи (наследования) групповых ресурсов – семейного имущества, что означает, помимо прочего, сохранение состояния бедности основной массы населения, удержания заработной платы и жизненно необходимых расходов на предельно низком уровне простого воспроизводства. Более того, инерция авторитарного государства, парализующего возможности общественной дифференциации и автономизации социальных групп и подсистем общества, навязывающего централизованный и репрессивный контроль над рынком и общественной жизнью, порождает инфантильный фатализм населения, неспособного влиять на обстоятельства своей жизни. На периодически задаваемый в исследованиях вопрос: «Если человек в нашей стране живет в материальном смысле плохо, кто в этом главным образом виноват»? ответы в марте 2006 год (N = 1600) распределились следующим образом: сам человек – 25 %, плохая политика властей – 56 %, обстоятельства, судьба – 14 %, затруднились с ответом – 5 %. «Судьба» – это и есть проекция всесилия и произвола бесконтрольной власти над обществом и бессознательное выражение собственной общественно-политической и гражданской беспомощности людей (табл. 178.2).
Доминирование массовых ориентаций на социальную «середину», бескачественность социально-структурных самоопределений предполагает жизненные стратегии «пассивной адаптации», императивы и нормы простого социального выживания (см. данные опросов, представленные в таблицах Приложения). Если всерьез принять этот вывод, то, следуя этой логике, необходимо менять всю парадигму изучения социальной стратификации в посттоталитарных обществах. Транзитологические подходы продемонстрировали свою неадекватность на постсоветском пространстве.
Аморфность социальной структуры блокирует потенциал развития общества, ресурсы модернизационных процессов, поскольку действуют стратегии понижающей адаптации – приспособления к нормам поведения, задаваемым принуждением властной вертикали, наиболее организованной и консолидированной (в том числе и корпоративными интересами перераспределения активов и ресурсов власти, а также интересами удержания у власти, цинической лояльности верхам) части социума. Все это и результируется как нарастание консервативных и коррупционных эффектов, откидывающих страну в лагерь псевдотрадиционистских стагнирующих обществ, живущих за счет доходов от сырьевой ренты и только до тех пор, пока она не закончится.
Приложение
Государственно зависимые категории населения и политический индифферентизм
Таблица 171.2
В какой степени вас интересует политика?
* Вместе с затруднившимися ответить (13 %) это дает большинство в 52 %
Март 2016 года. N = 1600
Таблица 172.2
Электоральные установки населения
* Собственно оппозиционные партии («Партия прогресса», «Парнас», «Яблоко») собирают вместе 1 % голосов.
Март 2016 года. N = 1600.
Таблица 173.2
В какой степени вы согласны с суждением: «Только голосуя на выборах, можно построить в России государство, которое будет служить на благо всех людей?»
Большинство ваших знакомых и близких считают предстоящие выборы в Госдуму важным событием в жизни страны или они считают их неважным событием?
Март 2016 года. N = 1600
Характер «солидарности», участия в общественной жизни и в политике
Таблица 174.2
В какой мере вы чувствуете ответственность за то, что происходит …?
Таблица 175.2
Вы согласны с тем, что было бы лучше, если бы все в стране оставалось так, как было до начала «перестройки» (1985)?
