2012 год. В % от числа опрошенных.
Таблица 185.2
Как вы считаете, является ли сегодня судебная власть в России независимой от других ветвей власти?
Преступления или правонарушения со стороны властей становятся поводом (или оправданием) для нарушения законов обывателями и вместе с тем являются для людей источником постоянной, непреходящей внутренней неуверенности и чувства опасности, угрозы, незащищенности жизни (табл. 185.2–186.2).
Таблица 186.2
Кто, по вашему мнению, в России чаще нарушает законы?
В % от числа опрошенных, ранжировано по 2012 году.
Наиболее часто выбираемым ответом является «практически все» (37 %; а вместе с ответом «рядовые граждане», суммарная доля подобных мнений достигает 39 %). В сумме первый и второй варианты ответов даны почти двумя третями респондентов (63 %), что означает: в сознании населения практически разрушена граница между «законным» и «незаконным» поведением. Это означает, что «нарушением закона» является не преступление как таковое (нарушение объективности права), а лишь квалификация полицией и судом реального или предполагаемого действия в таком качестве. Подлоги доказательств, с одной стороны, снисходительное отношение к преступлениям лояльных к власти чиновников, с другой, систематически разрушают саму идею законности и права.
Правовой нигилизм снимает ответственность с граждан за соблюдение законов и подрывает легитимность государства, настаивающего на том, что оно является источником и гарантом соблюдения права. Убеждение во всеобщности нарушения законов уничтожает смысл различения законопослушного и криминального поведения, или, точнее, сводит его в массовом сознании к неартикулируемым правилам обычного права или нравам данного сообщества, живущего «по понятиям»
[112]. Это наиболее серьезное поражение правового сознания, поскольку оно исходит из убежденности в наличии зависимого и несправедливого суда.
В массовом сознании сохраняются травматические следы распада советской системы, не восполняемого новым порядком, который значительной частью общества не воспринимается как принципиально «новый», а скорее как деградация или дефектная модификация старого. Если у молодежи возникает хрупкое ощущение, что постсоветское общество принципиально отличается от прежнего, то у людей пожилых преобладает точка зрения, что постсоветское развитие – это аномический процесс разложения старого государственно-общественного устройства, не компенсируемого новыми и позитивными образованиями и структурами. Поэтому в ответах на вопрос: «Как вы думаете, нарушений закона в России за последние годы стало больше, меньше или ничего в этом отношении не изменилось?» – большинство опрошенных (51 % в 2010 году и 53 % в 2012 году) заявили, что правонарушений в последние годы стало больше, чем «раньше» (о том, что их стало «меньше», сказали лишь 12 и 11 % соответственно), и 30–31 % респондентов (не столько реалистов, сколько пессимистов) полагали, что ситуация в этом плане за последние годы принципиально не изменилась.
Хотя негативные явления в практике судебной работы накапливаются годами, если не десятилетиями, общественным мнением они начинают осознаваться, а тем более артикулироваться лишь в условиях обозначившегося кризиса опорных государственных институтов, размывания нормативно-правового сознания граждан, на фоне падения легитимности властных структур. Общая дезорганизация социального порядка и трансформация институциональных структур вызвала в общественном сознании представление о росте преступности (что не подтверждается данными официальной статистики правонарушений
[113]) и об общем ослаблении нормативной системы общества.
Таблица 187.2
Как вы думаете, нарушений закона в России стало больше, меньше или ничего в этом отношении не изменилось?
В % от числа опрошенных.
В оценках изменений соблюдения законов преобладают ответы «стало больше» в сравнении и с доперестроечными временами, и с первыми годами путинского правления. Речь в данном случае не может идти об адекватной оценке «больше / меньше», поскольку общественное мнение по определению профанно, неспециализировано и некомпетентно, не располагает реальной статистической информацией. В пространстве публичности такие темы у нас практически не дискутируются. Поэтому речь идет, прежде всего, о сознании остроты проблемы и нестерпимости подобного состояния права в обществе, об изменении отношения людей к нему, и как следствие – деморализации сферы или системы социального контроля.
Ответы «стало меньше» и «ничего не изменилось» чаще дают именно самые молодые люди (в 2012 году среди респондентов в возрасте 18–24 лет так считали соответственно 16 и 35 %). Напротив, реже всего подобные ответы давали пожилые респонденты (9 и 27 %), обладающие памятью о ситуации в прошлом и возможностью судить об изменениях на основе своего жизненного опыта. Другими словами, оптимизм молодых – не более чем декларативная возрастная ценностная установка, выражение общей лояльности путинскому режиму, характерной для молодежи, дистанцирование от недовольного большинства, а не констатация фактического положения дел. Примечательно, что уровень образования, а значит, ресурсы информированности, способности к анализу и осмыслению не играют для этих оценок какой-либо роли; распределение мнений примерно одинаково в разных образовательных группах. Среди сотрудников правоохранительных органов и военных доля «оптимистов» («стало меньше») вдвое выше среднего (23 %), а 40 % опрошенных из этой группы считают, что за последние годы ничего не изменилось. Удельный вес негативных высказываний в этой категории опрошенных самый низкий среди всех других групп (37 %). Это едва ли должно вызывать удивление, поскольку говорит лишь о характере корпоративных интересов работников правоохранительных органов и силовых ведомств и высокой степени профессиональной солидарности.
Напротив, доля суждений «нарушений в последние годы стало больше» оказывается самой высокой у «руководителей», то есть занимающих авторитетные и ответственные посты и социальные позиции, социально более вовлеченных и активных людей (62 % при среднем показателе в 53 %).
