Выводы
Правовые установки граждан разделись почти поровну: 46 % надеются на свою защиту со стороны суда и правоохранительных органов и намерены отстаивать свои права и интересы «законным» образом (то есть признавая легитимность социального порядка), 48 % – нет. Надежды или иллюзии, как уже приходилось говорить, – важнейший материал социального порядка. Но с точки зрения корректности статистических распределений, такое соотношение мнений означает отсутствие доминанты в коллективном сознании, в «общественном мнении» (почти случайное стохастическое распределение). Кросстабличный анализ показывает значительные пересечения содержательных позиций. Поэтому, с точки зрения социологии, оно представляет собой структуру двоемыслия как норму поведения и норму понижающей адаптации к насилию, характерную для тоталитарных режимов, готовность приспособиться к насилию или в определенных ситуациях, если получиться, «качать права». В нашем случае это и есть структура легитимности или стратегия приспособления к институтам насилия, которые у людей нет сил изменить.
Раздел 3
Есть ли еще возможности для диагноза?
Кризис «реальности» и социология
[132]1. События и их «дереализация»: дискуссии о результатах выборов 2016 года
Поражение партий внесистемной оппозиции в сентябре 2016 года лишь очень немногих политиков-демократов и близких к ним публицистов заставило задуматься о состоянии российского общества. Впрочем, преувеличивать серьезность этой рефлексии не стоит, поскольку большинство оппозиционных политиков и журналистов, как показывает опыт, умеет обходить неприемлемые факты и удерживаться от неприятных выводов. Тем не менее какие-то признаки замешательства начинают проступать в дискуссиях, ведущихся в этой среде. Противоречащие друг другу призывы «надо идти на выборы» («безответственно самим отказываться от возможности политического участия») и «не следует принимать участие в этих выборах» (ибо в ситуации полного контроля над электоральной машиной и манипулированием избирателями участие в них будет означать лишь легитимацию и оправдание путинского режима) отражали состояние общей дезориентированности и растерянности либералов после Крыма.
Социологические опросы «Левада-Центра» свидетельствовали о весьма незначительной доле российского населения, готового поддержать либералов на предстоящих думских выборах. Оппоненты путинского режима не надеялись на значительный успех своих партий и массовую поддержку населения. Расчет был исключительно прагматический: получить хотя бы минимальное представительство в Думе и региональных законодательных собраниях и тем самым удержаться в том пространстве мнимой политики, которое действующий режим оставляет для них
[133]. Поэтому шок после выборов вызван не тем, что ЕР, собрав – официально – 54 % голосов, получила конституционное большинство в Думе
[134], а тем, что «потенциально демократический» избиратель, несмотря на все уговоры сходить на выборы и проголосовать, остался дома
[135]. И вовсе не из тех соображений, которые выдвигали противники участия в выборах. А это означает, что их избиратели – прозападно ориентированные противники авторитаризма и сторонники институциональных реформ в стране – руководствуются какими-то иными представлениями, нежели те, которые приписывают им лидеры мнений, выступающие от имени части населения, которая недовольна режимом Путина
[136].
И дело здесь не в частных разногласиях этих групп с руководством внесистемных партий, а в неадекватности моделей реальности, значимых для тех и для других.
Последовавшие после выборов вялые межпартийные разборки, обличения «партии дивана», разговоры об апатии городского класса, об усталости общества, разборы электоральной статистики по регионам, подсчеты доли фальсификаций, сетования на скудость предвыборных средств, на пропаганду, давление администрации серьезно воспринимать в этой ситуации не приходится
[137]. Не утешает проигравших даже то, что ЕР, «партия власти», раз за разом получает все меньшее число голосов, если смотреть на абсолютные цифры: в 2007 году за нее проголосовало 44,7 млн избирателей (при официальной явке 64 %), в 2011 году – 32,4 млн (при явке 60 %), в 2016 году – 28,5 млн человек (при явке 47,9 %; без Крыма – 27,7 млн избирателей). Другими словами, за 10 лет доля избирателей, проголосовавших за ЕР, сократилась на 40 %, откатившись к началу 2000-х: на выборах 2003 года ЕР собрала 22,8 млн голосов (37,6 % при явке 55,7 %). Общее число имеющих право голоса за это время составляло 109–110 млн человек. Доля «статистически аномального голосования», по расчетам С. Шпилькина, в 2016 году достигала 11 % от численности потенциальных избирателей (12 млн голосов), или четверти от проголосовавших, по данным ЦИК
[138].
