Очень важную роль для осознания данной проблематики в 1950–1960-е годы сыграла книга «Истоки тоталитаризма» Арендт. Она предложила развернутую концепцию возникновения и функционирования тоталитарных режимов. Арендт связала две линии рассмотрения: характер новых идеологий и практики тотального, обосновывающего себя террора. Опорные тезисы ее заключались в том, что тоталитарные движения (отметим важность этого понятия для нее) возникают в ситуации резкого ослабления или распада традиционных структур организации социума. Процессы индустриализации и урбанизации, размывающие нормы аграрных или сословных сообществ, сопровождающиеся падением авторитета религиозных институтов, обычной морали, значительно усилились после краха империй, кризиса патерналистского монархического государства и упразднения традиционных сословных институтов. Катализатором стали катастрофические социальные последствия Первой мировой войны, экономический кризис, безработица, галопирующая инфляция и др. Появление больших человеческих масс, выбитых из привычной жизненной колеи, в особенности прошедших через войну, привычных к оружию и готовых к насилию как «нормальному» инструментальному способу поведения и решению проблем, утративших какие-либо сдерживающие агрессию представления, было абсолютно новым явлением в Европе. Эта раздраженная и возбужденная социальная плазма требовала от существующих институциональных авторитетов – властей, политиков, лидеров оппозиционных партий – объяснения, удовлетворения и компенсации за переживаемые лишения и страдания, но не находила их. Отсюда – ресентиментное признание полной их несостоятельности, убеждение в лживости и продажности прежней парламентской демократии, банкротство старого государства как такового и высокая привлекательность всякого рода демагогов, предлагавших простые и универсальные объяснения и средства спасения. Восстановление состояния коллективной интеграции могло быть достигнуто лишь посредством новых идеологических форм, способных отвечать запросам дезориентированных и фрустрированных изменениями людей, потерянных и лишенных привычных регуляторов и норм поведения.
Реакцией на эти изменения стали пандемические движения (пангерманизм, панславянизм и т. п.), давшие толчок идеологической универсализации прежних буржуазных «национализмов» и ксенофобий (в первую очередь антисемитизма), выстраивающихся по мысленным образцам всеохватывающих империй. Империя понимается здесь не просто как вид одного из больших европейских государственных образований, а как идеальная форма всеобщей принудительной милитаристско-бюрократической организации коллективной жизни, механизм интеграции населения для борьбы с внешним и внутренним врагом, колониальной экспансии. Травмированное и извращенное сознание сосредоточивалось на идее полного уничтожения своих врагов, антиподов движения, очистке общества от вредных элементов как условия формирования новой общности и достижения всеобщего счастья. Этими врагами (независимо от типа режима) могли быть чуждые расы или социальные классы, а также их пособники. Маниакальная сосредоточенность на врагах стала основным двигателем тотального террора, со временем приобретшего автономный и как бы иррациональный (для внешнего наблюдателя) характер.
Все тоталитарные идеологии включают три основных компонента: архаическое и идеализированное представление об исходной коллективной целостности, утраченной к настоящему времени (почва, народ, этноконфессиональная или социальная общность), образ врага, приобретающего характер метафизического зла, демонической силы, асоциального начала, подлежащего полному уничтожению и искоренению, и опрокинутая в будущее утопия возрожденной или заново выстроенной (архаической) коллективности – принципиально нового, небывалого в истории общества, точнее, желанного социального единства, идеального коллективного бесконфликтного состояния. Последнее должно быть достигнуто с помощью новых политических средств – полного господства Движения, возглавляемого партией и стоящим над всеми вождем, идеологической социализацией народа, обеспечиваемой функционированием партийных средств коммуникации (массовой пропагандой, школьным образованием, воспитанием в системе корпоративных организаций – спортивных, юношеских, женских, досуговых и пр.). «Тотальный террор, по Арендт, не был инструментом политического строя или орудием геноцида <…> Тотальный террор предназначался для избавления личности от психологического груза и для разрушения индивидуальной свободы и ответственности. Это была форма “радикального зла”, которое стремилось искоренить не евреев или кулаков, но сами условия <…> существования человека. <…> Как и отдельные индивиды, ее члены, масса в целом лишена конкретных интересов и определенных целей. <…> Масса не сплочена осознанием общего интереса и ей не хватает специфической классовой характеристики, которая выражается в установленных и достижимых целях. В отличие от других групп масса решительно аполитична, она не вдохновляется общими интересами, не заинтересована в каких-то целях»
[247].
Поэтому не собственно содержание идеологии (оно меняется с течением времени, внутренне противоречиво и эклектично), а принудительность ее внедрения, обеспечиваемое и поддерживаемое строго иерархически организованной партийно-государственной бюрократией, придает тоталитарному обществу-государству вид некоей сплоченной и солидарной целостности. Пропаганда давала массам (отдельному существованию фрустрированного и изолированного индивида) возможность самоопределения и уважения, базирующуюся на значимости и важности той функции, которую составляющие массу индивиды выполняли во всем социальном целом, порождая мнимое чувство солидарности или иллюзию органического единства. Отдельные маргиналы, не способные или не желающие слиться с народом, подлежат изоляции в концлагерях тайной политической полиции, не нуждающейся в силу своей экстраправовой функции (и статуса чрезвычайной, секретной, особой службы или ведомства) в какой-либо сложной процедуре судебного разбирательства, или уничтожению.
Вместе с тем разделяемое большей частью социализированного таким образом населения представление об особой миссии своей страны, народа в мире, роли в истории человечества придает социальным низам, массам чувство специфического величия и самоуважения, высокомерия по отношению к другим группам, этносам или странам, компенсируя им тем самым все трудности или дефициты повседневной жизни. Тотальная идеология, выводя смысл происходящего из естественных законов природы (борьбы рас за существование) или железных законов истории (классовой борьбы), объясняет сверхличную или объективную необходимость насилия и уничтожения социальных групп, народов, классов или слоев. Тем самым она не только придает смысл государственному насилию, нормализует его (но не само отдельное преступное действие – несанкционированное убийство отдельного еврея или буржуя подлежит уголовному наказанию), однако только при условии всеобщности, а значит, безличности такого насилия. Тотальный террор делает каждого отдельного индивида соучастником, одновременно снимая с него ответственность за государственные преступления и уничтожая вместе с чувством вины (какого-либо этического или даже остаточного смутного психологического дискомфорта), само сознание происходящего у отдельного индивида, превращая его в бессмысленное и примитивное социальное существо, ограниченное только кругом своих непосредственных забот о существовании и отношениями с начальством. Таким образом, разрушенными оказываются сами основы западной или даже христианской цивилизации, базирующейся на принципах индивидуализма и субъективности сознания.
