Несмотря на то что у Андре Сенторенс было советское гражданство, она всегда считала себя гражданкой Франции, и возвращение на родину стало смыслом ее жизни, с которой она готова была расстаться в случае, если ей не удастся выехать из Советского Союза. Доведенная до отчаяния издевательствами молотовской бюрократии, Андре Сенторенс отказалась от советского паспорта, бросив тем самым вызов советской власти, а этого преступления ей, разумеется, простить не могли. Поскольку в советском Уголовном кодексе не было статьи, предусматривающей наказание за отказ от советского гражданства и посещение иностранных посольств (последнее регламентировалось в секретных инструкциях НКВД-МГБ), ее обвинили в антисоветской агитации по 58-й статье. К этому была добавлена еще и так называемая статья 7–35, известная также под аббревиатурой «СОЭ» – «социально-опасный элемент» (объединение статей 7 и 35 УК РСФСР). За это ей «влепили» восемь лет лагерей, и, если бы не смерть Сталина, она отбыла бы свой срок «по полной» или погибла бы в лагере. Стоит отметить, что негласный и незаконный запрет на посещение советскими гражданами иностранных посольств действовал почти до самого конца советской власти.
Андре Сенторенс в общей сложности провела семнадцать лет в Темлаге, Кулойлаге, Ягринлаге и Вятлаге, не говоря уже о пересыльных лагерях и тюрьмах ГУЛАГа. Выжить в этих нечеловеческих условиях и остаться при этом самой собой было практически невозможно, и все же ей это удалось. Сама Андре объясняла эту выносливость характером, крепким здоровьем и привычкой к физическому труду, волей к жизни и способностью к сопротивлению. Не менее важную роль в ее жизни сыграли и другие заключенные, встретившиеся на разных этапах этого долгого пути, такие как Шура Васильева или старый доктор Лубовский из лагерного лазарета, помогший ей овладеть профессией медсестры, что спасло ее от неминуемой гибели на общих работах
[211]. В каком-то смысле ее лагерные воспоминания ближе к повестям Г. Демидова, убежденного, что человек может остаться человеком даже в нечеловеческих условиях, чем к «Колымским рассказам» В. Шаламова, считавшего, что лагерь уничтожает человека физически и морально.
Наиболее пронзительные страницы воспоминаний Андре Сенторенс посвящены лагерным детям, за которыми она ухаживала в Доме младенца и позже в Доме ребенка в Молотовске. На фоне ужасающих бытовых условий, отсутствия элементарных лекарств и, как следствие, высокой смертности лозунг со словами «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» звучит как циничное и изощренное издевательство.
Пожалуй, самым страшным эпизодом в воспоминаниях Андре является ее рассказ о восстании уголовников в Вятлаге и его подавление войсками МВД. Его достоверность подтверждается воспоминаниями другого узника Вятлага Б. Л. Перельмутера
[212].
* * *
В Центральном архиве ФСБ в Москве хранится следственное дело Андре Сенторенс. Называется оно «Дело по обвинению Санторес А. П.» (ее фамилия в документах неоднократно искажалась)
[213].
Арест Андре Сенторенс был инициирован 3 октября 1937 года НКВД в связи с арестом ее мужа Николая Мацокина. Ордер был подписан зам. наркома внутренних дел Михаилом Фриновским, который через три года сам попадет в жернова НКВД и будет расстрелян. Арестована она была через месяц после выдачи ордера – 4 ноября.
В своих воспоминаниях Андре Сенторенс пишет, что после ареста она была доставлена на Лубянку, однако по документам следственного дела видно, что ее сразу же привезли в Бутырскую тюрьму, где она пробыла до отправки в лагерь. Первый и последний запротоколированный допрос Андре произошел через четыре дня после ареста – 9 ноября 1937 года. Единственный вопрос по существу, заданный ей следователем Смилгой, был: «Что вам известно о контрреволюционной деятельности Мацокина Н. П.?» – на который она ответила: «Ничего». За это Особое совещание при НКВД приговорило ее как члена семьи изменника родины к восьми годам ИТЛ. На этом бюрократическая процедура была закончена, приговор вынесен, и 4 декабря 1937 года Андре этапировали в Темниковский лагерь в Мордовию. Никаких диалогов со следователем, подробно изложенных в книге Сенторенс, в деле нет, а если они и были, то, вероятно, их не занесли в протокол. Поскольку Андре шла как «член семьи изменника родины» (ЧСИР), никаких признаний вины от нее не требовалось и пыткам она не подвергалась.
Значительно более интересным является следственное дело по второму аресту Андре в 1951 году, хранящееся в архиве регионального управления ФСБ по Архангельской области
[214]. Я хотел увидеть, как Андре Сенторенс вела себя на допросах, в частности проверить, действительно ли она не подписала ни одного документа, предложенного ей на подпись следователем. Протоколы допросов Андре Сенторенс и свидетелей по ее делу соответствуют в целом тому, что написано в книге (совпадают даже фамилии), но вместе с тем содержат некоторые любопытные детали.
После ареста Андре была сначала доставлена в здание управления МГБ по Архангельской области на улице Павлина Виноградова, а потом переведена в один из пересыльных лагерей Архангельска. Постановление на ее арест от 24 февраля 1951 года было выдано на основании показаний свидетелей, утверждавших, что в разговорах с ними она высказывала нежелание быть советской гражданкой, так как над ней постоянно издеваются, и что за двадцать лет пребывания в СССР она не знала ничего, кроме горя и страданий. Это было расценено как клевета на советскую действительность.
В своей книге Андре Сенторенс ярко и подробно описывает разговоры со следователем и приводит свои довольно резкие высказывания в адрес следователя МГБ Зубова, прокурора Шершенко и свидетелей. Ничего этого в протоколах допросов нет, но в целом они подтверждают, что Андре Сенторенс стойко держалась на следствии, с достоинством отвергая предъявленные ей обвинения, как и написано в ее воспоминаниях.
Первый допрос Андре Сенторенс начался 28 февраля 1951 года. На нем выяснялась ее биография, а также особенности написания ее фамилии. Андре объяснила следователю, что по метрическим документам она была зарегистрирована как Клотильда, а неофициально – Андре. У ее отца также было два имени: Пьер и Ромэн. Соответственно, во французских документах она значилась как «Клотильда», а в советских – как «Андре Петровна». В следующих протоколах допросов она фигурирует как «Сенторенс Андре Петровна, она же Клотильда Ромэн». Воспользовавшись путаницей в именах, она отказалась подписывать протоколы и не изменила своей тактике до конца следствия, на более поздних допросах настаивая на том, что свидетели, дающие против нее показания, «подкуплены следствием». Ее подписи действительно нет ни на одном протоколе, за исключением первого допроса 8 февраля. В какой-то момент, расспрашивая Андре об обстоятельствах ее выхода замуж за Алексея Трефилова, следователь Зубов задал вопрос о том, как отнеслись во французской полиции к ее намерению уехать с мужем из Франции в СССР. На это Андре ответила, что полиция отговаривала ее уезжать в СССР, так как там – «одни тюрьмы». Следователь Зубов уцепился за это высказывание, сделав вывод, что Андре «обрабатывали в антисоветском духе» и, как следствие, ее завербовала французская разведка. Факт беседы во французской полиции следователь Зубов извратил и обернул против Андре, включив его в обвинительное заключение. Однако версия шпионажа не получила дальнейшего развития, и разговор на следствии пошел о посещении Андре французского посольства в Москве и ее отказе от советского паспорта в паспортном столе Молотовска. Для этого были допрошены свидетели, присутствовавшие при этой сцене, а также люди, которым Андре якобы признавалась в своей нелюбви к советской власти и намерении возвратиться во Францию. Интересно, что в протоколах очной ставки нашел отражение конфликт Андре со свидетельницей Курдюмовой, с которой она работала в артели «Искра».
