Александра действительно освободили в мае, ему, как и мне, проставили в паспорте штамп с 39-й статьей, запрещавшей жить ближе сто первого километра от Молотовска. Он признался, что надеялся вернуться в Погар и работать в колхозе трактористом. За эту работу ему платили бы овощами и зерном. Чтобы заработать немного денег, ему пришлось бы продавать какую-то часть продуктов, а это было рискованно и опасно.
Не имея возможности больше оставаться у двух стариков, 30 января я отправилась в Почеп, находившийся в пяти километрах отсюда
[131], в надежде найти работу. Но, как только там узнали, что я француженка, меня тут же отправили обратно. Ничего не оставалось делать, кроме как вернуться в Москву и попытаться проникнуть в посольство Франции. Для меня это был вопрос жизни и смерти.
4 февраля я приехала в Москву и отправилась к Любе. На этот раз я уже не скрывала от подруги свою печальную ситуацию. Люба сказала:
– Андре, совершенно необходимо сообщить твоей семье о твоей судьбе, и только посольство может это сделать. Но как туда попасть?
Люба не знала никакого способа, а если он и был, то только один – рискнуть всем. Вечером 7 февраля я ушла от подруги, сказав, что отправляюсь к Андриановой, а на самом деле готовилась испытать судьбу уже на следующий день. Чтобы быть ближе к своей цели, я провела ночь на Киевском вокзале.
Здание французского посольства в Москве на ул. Б. Якиманка (сейчас резиденция посла Франции). 2019. Фото Д. Белановского
8 февраля, в десять часов утра, я твердым шагом подошла к посольству и с разбега поднялась на крыльцо. Мне удалось подняться лишь на две ступеньки, когда охранник схватил меня и закричал:
– Ваши документы!
Я попыталась вырваться, но безуспешно – он крепко меня держал. Другой милиционер, наблюдавший эту сцену, побежал к телефонному аппарату, по пути разгоняя толпу собравшихся зевак. Через несколько минут подъехал двухместный автомобиль. Из него вышел офицер в мундире МГБ и обратился ко мне:
– Что вам нужно, гражданка?
– Ничего! Я к вам не обращалась!
– Почему вы здесь находитесь? Что вам нужно в посольстве Франции? Где ваш пропуск?
– Я француженка, и я хочу встретиться с представителем своей страны!
– Пройдемте со мной, так как вы не можете пройти в посольство без разрешения.
– Нет! Я с вами не пойду!
– Ваши документы?
– У меня их нет.
– Где они?
– В Молотовске.
– Когда вы приехали в Москву?
– Утром.
– Покажите ваш железнодорожный билет.
– Я его не сохранила.
– Спокойно следуйте за мной, и я вам обещаю, что вашу просьбу удовлетворят.
Произнося эти слова, он взял меня под руку, чтобы увести, но я упиралась. Тогда он стал угрожать и толкать меня. Я сопротивлялась, пытаясь высвободиться, а затем, перед толпой зрителей, казалось, уже начавших входить во вкус происходящего, изо всех сил несколько раз с размаху ударила офицера кулаком. Его каракулевая папаха упала в снег, а я во весь голос вопила:
– На помощь! Помогите!
Люди в штатском, присутствовавшие при этой сцене, подогнали воронок и затолкали меня внутрь, хлопнув дверью с такой силой, что треснули стекла. Рядом со мной сидел смертельно бледный офицер. Вероятно, он боялся, что происшествие будет иметь последствия для него лично или же что из-за него оно нанесло некоторый ущерб престижу СССР. Меня привезли в восьмое секретное управление МГБ, я вошла в железную дверь. Меня повели по лестнице на третий этаж. Мы остановились перед дверью, обитой черным дерматином. Я села на скамейку рядом с милиционером. Через полчаса появился человек в мундире МГБ в сопровождении офицера, с которым я устроила потасовку. Как оказалось, это был следователь. Эмгэбэшник знаком предложил мне сесть. Я находилась в небольшой комнате. Обстановка была простая – два кресла и три стула. Сквозь маленькое окно пробивался тусклый свет. Человек, сидевший напротив меня, положил на стол папку, вынул листки белой бумаги, на одном из них я смогла прочитать: «Дело №».
Следователь попросил меня предъявить документы. Я протянула ему трудовую и профсоюзную книжки (где было написано, что я приобрела государственные облигации на сумму тысяча двести рублей!). Он попросил у меня удостоверение личности, и я показала справку, выданную Ниной Мамоновой. Он рассматривал ее вдоль и поперек, но так ничего и не понял. Тогда я вынуждена была ему объяснить, что отказалась от паспорта, так как в нем стоял штамп со статьей 39. Записав мою фамилию, имя, дату рождения, профессию, мое нынешнее местожительство, он сказал:
– Не хотите ли объяснить точные причины, по которым вы приехали в Москву?
– 31 декабря 1950 года гражданка Маулина, начальник паспортного стола молотовского отделения милиции, предъявила мне распоряжение о высылке на основании статьи тридцать девять в моем паспорте. Поскольку я являюсь гражданкой Франции, я практически не могу найти работу. В 1946 году я обратилась в Президиум Верховного Совета с заявлением о репатриации. Мне так до сих пор и не ответили. Я осталась одна, без денег, без жилья, без какой-либо связи со своей семьей во Франции. Сейчас я вынуждена бродяжничать и голодать. Я пыталась пройти в посольство своей страны и не понимаю, почему это считается преступлением. В России вы лишили меня средств к существованию, поэтому не имеете права удерживать меня здесь!
– Вы говорите, что у вас нет денег? Насколько я понимаю, вы намеревались просить их у французских властей?
– Несомненно.
В этот момент слова следователя прервал телефонный звонок. Он попросил меня выйти из кабинета, но через плохо закрытую дверь после короткого молчания я услышала:
– Понял, отправляю ее обратно в Молотовск.
Вновь молчание, а затем опять послышался голос следователя:
– Примите телеграмму: «МГБ. Архангельск. Москва отказывается заниматься делом Сенторенс. Передается в распоряжение местных властей для последующей отправки в Вельск или Каргополь до получения дальнейших материалов из Кремля».
Когда я вернулась в кабинет, следователь протянул мне на подпись распоряжение о моей высылке из Москвы в течение двадцати четырех часов: я обязана была вернуться в Молотовск и ожидать решения Кремля. Но я отказалась ставить свою подпись, настаивая на том, что не могу уехать из Москвы, так как у меня нет ни копейки денег на проезд. Тогда следователь занервничал и стал мне угрожать. Я сопротивлялась. Наконец, в восемь часов вечера, явно доведенный до исступления, он позвонил какому-то секретарю, передал ему мои документы, приказ о высылке и ушел.
