16. Возвращение в преисподнюю
17 февраля 1951 года, в девять часов утра, я пошла на прием к начальнику иностранного отдела
[132] Кузнецову. Он сказал, что я должна явиться в 14.30 в Дом Советов, в кабинет 59. Полагая, что передышка, которую я получила, была временной и что я последние дни на свободе, я позвонила в Институт иностранных языков, чтобы узнать о судьбе Нади Павловой. К счастью, именно она сняла трубку, и мы договорились встретиться у нее дома этим вечером.
Когда я пришла в Дом Советов в назначенный час, там толпились люди – был день встречи депутатов со своими избирателями. Меня позвали в кабинет 59, там сидел Кузнецов и еще какой-то офицер МГБ, который меня спросил:
– Чего вы хотите?
– Я? Ничего. Я приехала сюда по распоряжению из Москвы.
Фамилия офицера была Иванов, он служил в архангельском МГБ.
– Сенторенс, немедленно возвращайтесь в Молотовск, забирайте ваш паспорт и быстро переезжайте на жительство в Вельск или Каргополь. Там обратитесь в местное управление Министерства здравоохранения, они вам дадут работу медсестры.
– Какого черта вы хотите меня загнать в такую даль? Чего вы боитесь?
– Сенторенс, я запрещаю вам отвечать в таком тоне!
– Запомните раз и навсегда: я не поеду ни в Вельск, ни в Каргополь. Москва направила меня в Молотовск, и там я буду ждать решения Кремля по моему вопросу!
– С таким настроем, как ваш, Москва никогда не даст вам разрешения вернуться во Францию!
– Но это ваша вина! Я уже двадцать один год живу в России! Вы пожинаете то, что посеяли!
– Стыдно слышать от француженки такие слова, в то время как французы готовы проливать кровь за Советский Союз!
– Если бы они приехали в СССР, они бы изменили свое мнение!
– Сенторенс, из-за вашего упрямства и ваших вредных взглядов мы не позволим вам вернуться в Молотовск. Вы поедете туда, куда вам скажут!
– Нет, нет и нет!
Я собрала свои вещи, открыла дверь и, уже собираясь уходить, повернулась к Иванову и Кузнецову:
– Я знаю, что вы прикажете меня арестовать, и не знаю, сколько еще лет мне дадут, но будьте уверены, я никогда не изменю своего решения, и если я когда-нибудь выйду из тюрьмы, то первое, что я сделаю, – это отправлюсь в посольство Франции, даже если я буду стара и немощна, но я не буду ползать перед вами на коленях!
– Если вы не хотите, чтобы вас арестовали прямо сейчас, я советую вам явиться сюда завтра в десять часов!
Когда я вышла из кабинета, я была совершенно без сил. Ноги не слушались, я присела на скамейку и разрыдалась, не в состоянии сдержать потоки слез. Мои рыдания были настолько конвульсивными и шумными, что работники Дома Советов поглядывали на меня издалека, спрашивая, что произошло, но не осмеливались подойти, так как я сидела рядом с кабинетом 59. Появились Иванов и Кузнецов и попытались успокоить меня, уверяя, что я совершенно напрасно так переживаю и что мне лучше будет отправиться в Каргополь.
Выйдя из Дома Советов, я тут же обнаружила за собой слежку, но мне было все равно. На следующий день мне предстояло уезжать, и я решила воспользоваться гостеприимством Нади Павловой. Я не сразу нашла ее дом на окраине Архангельска и лишь в шесть вечера постучала в дверь избенки, где она жила. Старушка, открывшая дверь, сообщила, что моя подруга еще не вернулась. Надя занимала две комнатки, одна служила кухней, другая – спальней и рабочим кабинетом. Я дождалась ее возвращения, и мы расцеловались как две сестры. Столько лет мы ели из одного котелка… Я обняла ее за плечи, чтобы лучше рассмотреть. Она постарела. Седые волосы обрамляли доброе и нежное лицо со светящимися черными глазами. Зная, что я ничего не ела, Надя раздобыла продукты. Стоял 1951 год, но государство так и не сумело обеспечить население основными продуктами питания: рыбой, мясом, сахаром, маслом и хлебом. Перед магазинами, как и в 1930 году, стояли очереди. Когда я спросила Надю о том, что произошло в январе 1950 года, когда ее вновь арестовали, она ответила:
– Видишь ли, Андре, мы должны убедить сами себя, что мы никто. Моя вина в том, что я про это забыла. Я, кажется, тебе говорила, что написала статью и хотела опубликовать ее в педагогическом журнале. В ней я раскритиковала новый учебник английского языка, в котором было много глупостей и ошибок. МГБ дало мне понять, что для университетского мира я умерла, а мертвые не имеют права критиковать работы живых. Чтобы доказать это, они год продержали меня на Лубянке. Оттуда я вышла всего три недели назад. Меня предупредили, что после экзаменационной сессии я должна уехать из Архангельска в Вельск и работать там в педагогическом институте.
Я, в свою очередь, рассказала ей о своих невзгодах и невыносимой ситуации, в которой оказалась. Мы плакали в объятиях друг друга, прекрасно осознавая, что никто не придет к нам на помощь.
18 февраля, в семь часов утра, мы с Надей последний раз позавтракали вместе. Зная, что я сейчас без денег, подруга заставила меня взять сто рублей. Мы расстались навсегда у Дома Советов. Надя пожелала мне удачи, не особенно в нее веря, так как хорошо знала мой характер. Провожая ее взглядом, я размышляла о нашей печальной судьбе. У Нади тоже есть дети, с которыми она разлучена. Почему? Почему? Какое преступление мы совершили?
Ровно в десять часов утра в кабинет 59 вошли Иванов, Кузнецов и милиционер. Иванов знаком предложил мне следовать за ним. Как только я села на стул, он тут же начал допрос:
– Сенторенс, где вы провели ночь?
– В любом случае не с вами!
– Сенторенс, где вы провели ночь?
– Зачем вы меня об этом спрашиваете, если вы и так это знаете?
– Сенторенс, я не шучу!
– У Нади Павловой.
– Кто это?
– Мы познакомились в 1937 году в Потьминском лагере.
– Хорошо, мы проверим. Слушайте, Сенторенс, я вам запрещаю долго оставаться в Архангельске или Молотовске. Подтвердите, вы поедете в Вельск или в Каргополь? Да или нет?
– Если вы так хотите от меня избавиться, я уеду, но не в Вельск. Я хочу уехать на юг России, с меня уже достаточно севера!
– Сенторенс, вы поедете в Каргополь!
– Нет!
На моих глазах Иванов стал диктовать милиционеру следующий приказ: «Гражданке Сенторенс Андре предписывается в двадцать четыре часа покинуть территорию Архангельск – Молотовск как занимающейся бродяжничеством, не имеющей работы и постоянного места жительства».
Итак, машина завертелась, и мне лишь оставалось ждать развития событий. Неожиданно я вспомнила, что незадолго до моего отъезда Татьяна Катагарова предложила переночевать у нее, в случае если мне некуда будет идти. Я решила поехать в Молотовск и встретиться с ее сыном, который даст мне ее адрес.
