В Молотовске я отправилась к подруге Раисе Конновой, жившей на улице Транспортная. Приближались выборы, и стены были увешаны плакатами с фотографиями и биографиями кандидатов в депутаты. По этому случаю в продаже появились сахар и мясо. Магазины заполнили толпы людей, и попасть внутрь было почти невозможно, а уж о том, чтобы купить пакет соли, и мечтать не приходилось. Мужчины стояли в очереди за водкой.
Когда я прошла в коридор, Анна Михайловская знаком предложила мне к ней зайти. Перед тем как уехать из Молотовска, я доверила Анне ключи от своей комнаты, попросив ее после моего возвращения вернуть их, но она сообщила, что в моей комнате теперь живет Нина Мамонова. За мной постоянно следили товарищи из МГБ, но сегодня воскресенье, и у милиционеров своих дел по горло, а значит, они вряд ли будут мной заниматься. Проведя ночь у Раисы Конновой, в воскресенье, в десять часов утра, я постучалась в дверь Нины Мамоновой. Она была беременна, ее муж, работавший шофером на строительстве № 203, также был дома. Я спросила у Нины, что она сделала с моим паспортом.
– После вашего внезапного отъезда я отдала его Маулиной.
– И как она на это отреагировала?
– Сказала, что подозревала, что вы сбежите при первом удобном случае. Но как вы собираетесь голосовать, если у вас нет больше паспорта?
– Я больше не считаю себя советской гражданкой и, следовательно, не имею права голосовать.
– Так или иначе, вы не заплатили за комнату. Я внесла плату за вас, и вы должны мне двадцать рублей!
– Я сожалею, но войдите и вы в мое положение: в тридцать седьмом году советская власть меня ограбила на пятьдесят тысяч рублей!
Выйдя от Нины, я встретила обезумевшую Раису Коннову – она разыскивала меня.
– Андре! Ты знаешь, что сейчас происходит в школе, на участке для голосования?
– Нет.
– Полупьяная начальница милиции из второго отделения орет, что тебя выслали, а ты имела наглость вернуться в Молотовск без документов!
Дело принимало дурной оборот. Я должна была срочно бежать отсюда, чтобы не причинить неприятностей Раисе, простой работнице на лесопилке строительства № 203. Да, но куда? Анна Михайловская слышала, что мне рассказала Раиса, и встретила меня с кислой миной. Я постучалась в комнату 28 к Августине Субботиной, вдове фронтовика. Ее второй муж, портовый грузчик, был приговорен в 1947 году к десяти годам лагерей за кражу пяти килограммов сахара. Августина радушно и гостеприимно приняла меня. Субботина, бесстрашная и энергичная женщина, когда-то работала бригадиром в колхозе. Ее отец и брат были арестованы в 1927 году, и с тех пор она ничего о них не слышала. Отец Августины был богатым человеком, у него был кожевенный завод.
В тот же вечер, перешагивая через валявшихся на улице пьяных, я отправилась к сыну Татьяны Катагаровой. Он дал адрес своей матери, и мы вместе пошли на почту, чтобы телеграфировать Татьяне о моем скором приезде. Моя подруга жила в Виннице, на Украине. Чтобы добраться до этого города, надо было ехать через Москву, что меня не сильно огорчало, ведь я хотела еще раз попытаться попасть в посольство Франции. У меня не было ни гроша на билет.
Сын Катагаровой одолжил мне триста рублей, а долг попросил вернуть матери.
В понедельник утром я пошла к чиновнику, чья жена публично в свое время оскорбила меня. Я хотела задать ему вопрос: по какому праву его жена оскорбляет меня, даже не будучи со мной знакома? Все, что этот тип смог мне ответить, это то, что я должна уйти из дома, в котором жила, и уехать из Молотовска, так как мои двадцать четыре часа уже истекли.
В кабинете Маулиной сидел небольшого роста симпатичный улыбающийся человек – он пришел зарегистрировать рождение своего седьмого ребенка. Начальник паспортного стола сказал, что меня ожидает начальник отделения милиции (тот здоровенный тип, с которым я повздорила в январе 1951 года перед отъездом в Москву и Брянскую область). Я увидела своего бывшего врага в компании Мартынова, начальника областного управления МГБ. Сделав вид, что его не заметила, я обратилась напрямую к милиционеру-великану:
– Я приехала из Москвы. Благодарю вас за справку о том, что я никогда не проживала в Молотовске!
Но Мартынов вмешался в разговор и напомнил, что я обязана уехать из Молотовска, и, что если у меня нет денег на отъезд, он мне их даст.
– Разумеется, только я не собираюсь ехать в Каргополь.
– А куда собираетесь?
– Куда глаза глядят!
– Сенторенс, вы должны быть осторожнее в выражениях и следить за своими словами, если не хотите обратно на лесоповал!
– Мартынов, я вам ясно сказала, что не поеду туда, куда вздумается Иванову меня послать. Это мое последнее слово.
Вернувшись на Транспортную улицу, я встретила Марию Курдюмову, свою бывшую коллегу по артели «Искра», которая теперь работала продавщицей мороженого в театре. Я спросила ее о здоровье мужа, которого знала по 1-му лагпункту, и, обменявшись несколькими стандартными фразами, мы попрощались.
Во вторник, в восемь часов вечера, имея в кармане выданную Маулиной справку о том, что я являюсь ссыльно-поселенкой, я села в поезд. Я настолько устала, что тут же заснула, и проснулась только на станции Исакогорка, где мне нужно было пересесть на поезд, идущий в Москву. Имея в распоряжении всего десять минут, я спешно запрыгнула на платформу, но в этот момент какой-то человек подошел ко мне и попросил следовать за ним в станционное отделение милиции для проверки документов. С документами у меня было все в порядке, но меня задержали. Я не выехала из Молотовска в течение двадцати четырех часов, как было предписано, и в час ночи меня на электричке привезли в Молотовск.
23 февраля меня привели в кабинет к Маулиной, тут же объявившей мне, что я арестована на основании статьи 192 Уголовного кодекса («бродяжничество»). Я оставалась без еды с пяти утра до шести вечера, после чего меня тщательно обыскали. В шесть часов меня отвели в камеру, где находились еще пять человек, они поделились со мной своими скудными запасами.
24 февраля меня этапировали в Архангельск и во второй половине дня привезли в военный трибунал, где до одиннадцати часов вечера мною никто не занимался. Через некоторое время передо мной появился Иванов, одетый как денди. Увидев его, я не могла сдержать возмущения.
– Вы мерзавец, Иванов! Это ведь вы приказали меня арестовать? И только потому, что я француженка, которая хочет вернуться к себе на родину!
– Именно так, это я дал распоряжение о вашем задержании, но вы именно задержаны, а не арестованы. Сейчас все зависит от вас. Попридержите язык, понятно?
– Я буду говорить то, что считаю нужным, и предупреждаю вас, что не подпишу никаких бумаг!
Иванов протянул мне список из семнадцати фамилий и потребовал от меня подтвердить подписью, что я знаю этих людей. Это была бы ложь, и я отказалась. Я узнала, что прокурор Архангельска не хотел выдавать ордер на мой арест, ввиду того что у МГБ не было никаких доказательств моей принадлежности к контрреволюционной организации. Но, согласно показаниям Иванова, Кузнецова (не знаю, кто это такой), Мартынова, Маулиной и Диругова, я была временно задержана на основании статьи 58–10 (7–35) Уголовного кодекса, дававшей право МГБ арестовывать кого угодно по подозрению в угрозе государственной безопасности.
