– Это политические, урки или проститутки?
– Нет, эти женщины такие же, как вы и я. Среди них есть даже бывшие члены партии, как вы. Скоро вы поймете, что такое советское правосудие, которому, по вашим представлениям, вы служили.
Учетчик прервал наш разговор и забрал с собой женщин-юристок, чтобы развести их по бригадам. Я села за стол и наблюдала за тем, как бригадиры распределяют пайки для заключенных, имевших на них право. Вот три типа меню:
Стахановцы (250 % нормы)
мясной бульон
150 г овсяной каши
35 г мясной подливки
20 г белого хлеба
Ударники (150 %)
щи
150 г овсянки с мясной подливкой
20 г белого хлеба
Прочие баланда
100 г овсяной каши
Стоимость каждой добавки вычиталась из заработанных денег. Было уже семь часов вечера, и я беспокоилась, что могу не дождаться возвращения друзей, которых надеялась здесь найти. Наконец дверь открылась, и в столовую вошли Зося Сликовская и Вера Наумова, насквозь промокшие и испачканные грязью. Узнав меня, они бросились меня целовать. Я села рядом с ними. Мои подруги не выполнили норму и потому имели право только на обычное меню: чтобы съесть сто граммов овсянки, им пришлось смешать ее с баландой из кислой капусты. К нам присоединились Нина Следзинская и Лиза Лазаренко. Я узнала, что меня определили в пятую бригаду, и получила талон на рабочую одежду. В ту ночь я мало спала из-за безрадостной перспективы вновь начать жизнь вьючного животного. Тем не менее у меня было два средства для борьбы с Куминым: рентгеновский снимок, подтверждавший болезнь легких, и справка от доктора Сантаряна о наличии кардиологического заболевания. Я очень надеялась, что они помогут.
В пять часов утра ночная сторожиха, инвалид, чтобы сберечь для остальных несколько минут сна, шла в сушилку за одеждой заключенных и укладывала ее на стол. В шесть часов раздавалась сирена побудки, и сторожиха начинала будить самых сонливых. Мы заправляли постели, быстро одевались и шли в столовую, где на завтрак нас ждала баланда из селедки и овсяная каша. В семь часов утра все выходили из лагеря. За зоной собиралась колонна из двух тысяч восьмисот женщин, которых тщательно обыскивал конвой, проверяя, не проносят ли они с собой спички и больше двухсот граммов хлеба: с такими запасами есть соблазн сбежать. Перед отправкой нас заставляли слушать речь начальника лагеря, который с трибуны зачитывал последние приговоры, вынесенные трибуналами МГБ в отношении подстрекателей и вредителей – от небольших сроков, вроде двух – шести лет лагерей, до смертной казни.
Страница рукописи книги А. Сенторенс, глава 19
В моей бригаде было сорок заключенных, и все с сердечными заболеваниями. Мы работали в пяти километрах от лагеря на выкорчевке пней. Бригада состояла из восьми звеньев. В моем звене все были примерно одного возраста. Перед началом работ бригадирша отмеряла участок, который нам предстояло расчистить, чтобы выполнить дневную норму. Мы были вооружены мотыгами, топорами, пилами и лопатами. В апреле на севере России земля еще покрыта снегом и льдом, и корчевание пней превращается в непосильный труд. По вечерам мы возвращались вымокшие с головы до ног, не имея возможности высушить сделанную из свиной кожи обувь, а по утрам нам приходилось смачивать ее водой, чтобы натянуть на ноги. Выполнить норму было совершенно невозможно, а поскольку мы все равно не могли достичь требуемого ста одного процента, то и не особенно старались. Так мы становились кандидатами в «список крокодила».
В моей бригаде была новенькая – учительница начальных классов из Ленинграда, бывший член партии, приговоренная к десяти годам тюрьмы в 1948 году. Звали ее Мария Кузнецова. Воспользовавшись обеденным перерывом, когда мы ели свою баланду, я попросила Марию рассказать о причинах ее ареста.
В СССР школа тесно связана с идеологией: сначала детей принимают в пионеры, затем в комсомольцы, а по достижении двадцати пяти лет молодым людям можно претендовать на членство в партии. Пионеры из младших классов подчиняются комсомольцам, в свободное от учебы время их обязывают собирать металлолом и приносить его в мешках в школу или же посылают в колхозы «на картошку». Ученики возвращаются домой уставшими, и от таких занятий падает успеваемость. Мария несколько раз выражала протест руководству школы, указывая на недопустимость подобных педагогических методов. Ее отблагодарили исключением из партии и десятилетним сроком за антисоветскую агитацию.
В моей бригаде числились два «феномена» из 4-го лагпункта, в котором содержались заключенные с нервными заболеваниями: одну звали Фаина, а другую – Белла по кличке Муфта. Фаине было двадцать лет. Эта голубоглазая брюнетка до ареста работала в Москве шофером и регулярно переписывалась со своим братом-эмигрантом, жившим в Канаде. Фаина жила одна в уютной комнате на улице Горького. Сосед, завидовавший ее жилищным условиям, постоянно провоцировал Фаину на ссоры, и от шума их бесконечных склок другие жильцы устали настолько, что однажды девушку вызвали в суд и обвинили во «враждебных выходках», что в России является серьезным обвинением. По приговору суда Фаина должна была выехать из своей комнаты в течение десяти дней без права обмена. Тогда она написала возмущенное письмо в профсоюзные организации, занимавшиеся подобными вопросами, но те и пальцем не пошевелили. Не зная, куда еще обратиться, чтобы не быть выброшенной на улицу, Фаина написала брату и попросила его помочь ей через советское посольство в Канаде. На ее беду письмо попало в руки МГБ. Фаину арестовали в августе 1949 года и приговорили к десяти годам лагерей.
Фаина развлекала нас своими смелыми шутками. Целыми днями она хаяла Сталина и издевалась над ним. Дело иногда доходило до того, что наблюдавший за нами надзиратель был вынужден отворачиваться, чтобы никто не видел, как он хохочет. По утрам и вечерам Фаина упорно ходила к врачу и жаловалась на боли в животе. Врач отвечал, что его жена тоже страдает от болей в животе, но не поднимает из-за этого шум. Придя в ярость, Фаина поклялась, что не будет работать, пока Сталин не пришлет ей бандаж, на который, по ее мнению, она имела право. При этом она добавляла, что согласится принять только такой бандаж, который подойдет ей по размеру! Однажды утром в сырую и холодную погоду Фаина не захотела просыпаться, и ее силой подняли с койки. Тогда, придя на свой участок, она из чувства протеста тут же соорудила из сосновых веток нечто вроде шалаша и улеглась в нем. Бригадирша отправилась на ее поиски и обнаружила, что та спит.
Белла, блондинка с голубыми глазами, несколько склонная к полноте, работала журналисткой в «Правде» и была членом партии. За ней закрепилась кличка Муфта. В лагере она повсюду ходила с муфтой и почти не вынимала из нее рук. В противоположность Фаине Белла протестовала крайне редко, но всегда поступала по-своему. Явившись на стройку, она тут же забиралась на дерево и сидела наверху, защищенная от ветра и солнца, до тех пор, пока не приносили баланду или не кончался рабочий день. Понятно, что в таких условиях наша бригада имела небольшие шансы выполнить норму.
