— Здравствуй, Уильям, — только и сказал он.
— Приветствую вас, Главный Советник! — с насмешливым полупоклоном ответил Уильям. — Я ожидал увидеть в сей юдоли печали кого угодно, только не вас. Что, королева решила-таки меня казнить? Прелестное она создание! Милосердное, доброе и благоразумное до чрезвычайности! Я отправлюсь на плаху, сочиняя элегический экспромт в ее честь! Что-нибудь в духе: «О опаляющая страсть, сколь ты сладка! Сгорев в тебе, я превратился в облака…» А?! Только вот незадача: сам-то я, своими ногами, к месту казни не доберусь. Придется на руках меня нести.
— Не городи чепухи, — тихо произнес герцог и подошел к Уильяму вплотную. Его сразу замутило — запах от давно немытого тела и колодой лежащих ног был чудовищен. Но Главный Советник пересилил себя. — Что у тебя с ногами?
— Гнилостная водянка, созерен, если вам о чем-то говорит наименование сей плебейской болезни.
— Значит, мои люди понесут тебя отсюда на руках.
В глазах неунывающего Гогейтиса мелькнуло некое подобие страха:
— Все-таки казнь… Так стоит ли трудиться! Уж лучше здесь… Не сходя с этого места. И на погребение расходов не понадобится.
— Дело не в казни. Я все объясню тебе позднее. Лучше будет, если ты помолчишь до тех пор, пока… Пока поймешь, что говорить уже можно.
Кевин и Костнер, содрогаясь от брезгливости, подхватили Уильяма на сцепленные руки. Ноги у того неловко скребнули по полу, и ученый застонал.
— Аккуратнее с ним, — приказал герцог, заметив, как по немытому лицу Чумного Вилли от боли градом покатился пот.
Обратно из казематного лабиринта они шли быстрее: впереди девочка и герцог, сзади, распространяя тяжелый запах нечистой плоти, рыцари с ученым на руках.
У врат герцог задержался на миг, дал девочке несколько монеток, а ее отцу сказал:
— Этого заключенного мы забираем по особому распоряжению столицы. Но будет лучше, если ты на вопросы о нем (а вдруг найдутся те, кто станет тебя расспрашивать про то, куда делся Чумной Вилли) станешь говорить, что он умер. От гнилостной водянки.
— Понял, понял вас, мой господин! — Гноттиб непрерывно кланялся.
— И лучше тебе и твоей дочурке забыть, что мы здесь были.
— Мы уже ничего не помним, господин! — заверил страж.
— Вот и отлично.
Они вышли из Низины Плача и направились прямиком к ожидающему их дракону. Уильям, узрев чудовище, простонал: «Я сошел с ума!» — и потерял сознание.
— Он обеспамятел, созерен, — беспокойно констатировал Кевин, рассматривая вызволенного страдальца с неподдельным ужасом.
— Это даже хорошо. Положите его меж крыльев и поддерживайте, чтоб не упал. Главное — довезти его до кареты, а уж там его сознание — моя забота.
Дракон снова выполнил свою миссию и теперь находился возле кареты, приняв выжидательную позу и преданно глядя на герцога. А у того внезапно заболела голова.
«Что я делаю? Какие все же неловкие эти парни, Кевин с Костнером: сунули Уильяма в карету, как куль с мукой. У кучера глаза безумные. Он может донести на меня. Впрочем, его донос все равно попадет ко мне в руки. Стоп. Это несущественно. Вот что важно: неужели я действительно верю в то, что Гогейтис был прав в своих теориях и у него… у нас… получится? Нет, пока об этом не сметь и думать. Его сначала надо поднять на ноги, откормить. Хорошо, что у меня в замке есть отличный лекарь».
Герцог уже садился в карету, кони тронулись было прочь, назад, в места, где не водятся драконы, но тут его остановил взгляд Диггера.
Преданный взгляд дракона, поверившего, что у него появился истинный господин.
«А кстати, что я буду делать с этим чудищем?»
— Диггер!
— Да, мой господин.
— Ты запомнил мой запах? Запах этой кареты?
— Да, мой господин.
— В таком случае следуй за нами, но сделай это так, чтобы тебя никто не увидел.
— Слушаю, мой господин, — отчеканил Диггер и провалился сквозь землю.
Именно.
Провалился сквозь землю.
— Я прекрасно чую ваш запах, — донесся из-под земли глухой рык. — И буду следовать за вами, куда бы вы ни направились.
— Вперед! — приказал герцог своему кучеру.
Герцогская карета неслась прочь от проклятых каторжных мест, аристократические кони мчали так, словно им под хвосты насыпали черной едкой пряности из Кайенны. А за каретой тянулся еще один странный след: словно под землей бежал гигантский зверь-носоройка…
До замка герцога Рено они добрались уже затемно. Но в замке во всех окнах горел свет: челядь была предупреждена о приезде созерена.
Герцог прошел в главную залу, отшвырнул плащ и перчатки и потребовал лекаря. Прибежавший лекарь Жеан С’едуксен кинулся было к господину, но тот указал на бесчувственного Гогейтиса, которого как раз вносили в залу рыцари Кевин и Костнер.
— О святой Унгиентум, покровитель лекарей! — воскликнул С’едуксен, мгновенно произведя первичный осмотр. — Этот человек страшно болен. Он буквально при смерти, мой созерен.
Герцог одарил лекаря взглядом, от которого можно было воспламенять камины.
— Ваша задача, мессер С’едуксен, — вылечить этого человека, чего бы вам это ни стоило. Иначе при смерти окажетесь вы. Это дело государственной важности.
— Да, мой созерен.
— Отлично. Принимайтесь за дело немедленно.
Мессер С’едуксен кликнул слуг, и те по его торопливым приказам унесли Гогейтиса в лекарскую. Тут же вошла служанка с небольшой жаровней, курящейся ароматами — чтобы изгнать из залы тяжелый, неприятный дух, оставшийся от больного.
Но Главный Советник уже не слышал ни аккуратных шажков служанки, ни того, как бесшумно удалились восвояси верные вышколенные служаки Кевин и Костнер… Герцог Рено рухнул в высокое неудобное кресло и заснул как убитый от усталости и пережитых волнений. И ему снилась беспутная королева Абигейл, выходящая обнаженной из зеркального стекла, вся усыпанная блестками и выступившими от порезов капельками крови. Это сновидение внушало Главному Советнику отвращение и одновременно возбуждало, словно юношу, еще ни разу не познавшего женского тела.
А дракон Диггер выполз из-под земли аккурат перед воротами замка. Хорошо, что на дворе стояла глухая безлунная ночь, и на появление дракона отреагировали только местные собаки. Дракон отряхнулся, втянул ноздрями воздух и взлетел. Сделав круг над замком, он ринулся к пещеркам возле лагуны.
— Хорошее место. Здесь буду жить и ожидать приказов моего господина.
И дракон тоже заснул, сомкнув блестящие веки и своим сонным сопением подогревая воду лагуны. Диггеру снилось, что он превратился в странного маленького и юркого зверька, которому приходится бегать и собирать блестящие кристаллы, да еще при этом уворачиваться от разных других зверьков, так и норовящих его схватить.
