— Во-первых, у драконов нет самок, они гермафродиты. А отвлекаюсь я потому, что вот эта клятая ось вот уже полчаса никак не желает входить в этот не менее клятый паз! — пропыхтел взмокший Гогейтис. — В прошлый раз мне помогал сам герцог… И еще пара ребят из охраны…
— Так давай я помогу! — сунулась было Карина, но Уильям не позволил:
— Это не дело высокородной Дамы!
— Ай, прекрати! Какая я тебе Высокородная! Я в деревне родилась!
— Это как раз и указывает на твое древнее, высокое положение…
Карина засучила кружевные Пышные манжеты (она теперь носила исключительно элегантные и изобилующие гипюром и кружевом наряды, видом своим скорее напоминающие некое кондитерское изделие, нежели одежду), выдохнув, потуже Стянула золоченые шнурки корсета, смерила уничтожающим взглядом непослушную железяку, а потом резко дернула ось, на которой свободно крепился отполированный до зеркального блеска большой серебряный диск. Ось издала тоскливый звук покоренного человеческим гением механизма, но прочно встала на положенное место.
— Готово. — Карина отерла пот со лба. — Не сложней, чем сепаратор чинить. А теперь слушай меня внимательно, мой дорогой…
…Безусловно, Уильям Магнус Гогейтис был великим ученым магом. Иначе как еще можно объяснить ту поистине снайперскую точность, с которой он настроил свою Систему и свершил переход из своей лаборатории именно в старый красный уголок клуба села Верхние Затиральники? Почему в красный уголок клуба? Потому что именно клуб, по инструкциям Карины, был наименее посещаемым местом в самогонолюбивом селе, и, значит, шансов напороться на нежелательных свидетелей у ее ученого любовника практически не было. Если же кто из сельчан и освидетельствовал бы сам факт появления почти из ниоткуда странно выряженного мужика, то списал бы это или на плохо профильтрованный самогон, или на таинственный абстинентный синдром. А еще… Именно там, в красном уголке (Карина точно помнила!), запыленное и забытое вместе с переходящими знаменами и портретами бывших партийных руководителей, находилось громадное, накрепко вмурованное в стену (и потому еще не уворованное никем) зеркало. Зеркало долженствовало обеспечить определенный Гогейтисом загадочный «вектор ветра»…
И из этого-то зеркала безо всякого вреда для себя, без звона, шума-грохота и брызганья осколков и вывалился Уильям Магнус на неприветливый пол российского красного уголка, причем тут же приглушенно взвыл: соприкосновение с полом не прошло даром для крутого ученого лба Вилли. Мало того. На Гогейтиса свалились два отполированных до зеркального блеска серебряных щита, которые он протащил с собою для исполнения своего грандиозного плана. Щиты неласково брякнули Уильяма по… по ногам. В целом, по ногам.
«Вечно я погрешности не просчитываю до конца! — выругал сам себя магистр. — А ведь еще в детстве говорили мне, что точность никогда не бывает лишней!»
Он приложил к набухавшей на лбу шишке ладонь, потом бережно потер ушибленное серебряными щитами место и лишь после этого огляделся.
Поначалу осмотр его даже испугал.
Красный уголок клуба села Верхние Затиральники и в лучшие свои времена не блистал красотой, а тем паче изяществом. На его посеревших от пыли и длительного отсутствия ремонта дощатых стенах висели унылые плакаты, лозунги, стенды и транспаранты с призывами закончить посевную в срок и повышать надои в период перестройки. Зачехленные паутиной переходящие знамена в неясном свете комнаты казались похожими на разочаровавшихся в своем труде наемных убийц. Треугольнички ветхих наградных вымпелов напоминали остатки штандартов побежденных древних армий. Сломанные стулья, колченогий журнальный столик с дыркой посреди столешницы (дырку пыталась прикрыть покореженная старая галоша сорок пятого примерно размера) и две садистски изуродованные радиолюбителями и просто алкашами акустические колонки от неработающего стереофона «Блесна» выпуска 1978 года, сиротливо торчавшие посреди замусоренной комнаты, делали интерьер совсем уж кладбищенски мрачным. Поэтому Уильям, едва придя в себя и более-менее освоившись, поспешил покинуть эту комнату, благо что дверь (как и предупреждала Карина) была не заперта.
Сам же клуб, состоявший из большого зала заседаний, маленького зала для танцев и комнатушки для просмотров привозных кинофильмов, по случаю весеннего долговременного запоя сторожа и перманентного отсутствия культурно-развлекательной программы был совершенно безлюден, что немало порадовало Уильяма. Но он, следуя советам своей оставшейся, в герцогском замке возлюбленной, не торопился выходить на свет Божий. Пристроившись у немытого окна, за которым медленно дотлевал погожий мирный деревенский день, Уильям Магнус Гогейтис дожидался наступления сумерек. В сумерках его черный камзол и черные же бархатные штаны с высокими сапогами будут вполне уместны и, как выразилась Карина же, «современны».
Едва закат погас где-то на середине загаженной бензином и сливом с птицефабрики местной речки под странным названием Сладкая Упыринка, Уильям Магнус, справившись с несложной конструкцией оконных шпингалетов, выбрался с черного хода деревенского клуба, отряхнулся брезгливо (все-таки пыли здесь было чересчур много!) и короткими перебежками, стараясь не попадаться никому на глаза, направился к стоящей под наполовину спиленной березой избе с ярко-красной черепичной крышей. Здесь, согласно четким указаниям Карины, жила ее мать, Сирена Федоровна Свердлова, одна из лучших работниц местной птицефабрики.
Не все, ох, не все возможные варианты визита к маме просчитала Карина, инструктируя Уильяма. Например, она вовсе не предусмотрела того, что в этот вечер ее давно вдовствующая мама окажется дома не одна.
В тот момент когда Уильям вежливо постучался в обитую изодранным дерматином дверь бывшего Карининого жилища, Сирена Федоровна как раз накрывала на стол. Ее посетитель, бывший передовой бригадир трактористов, в этот момент пока развлекался тем, что вдумчиво и обстоятельно дегустировал изготовленный Сиреной Федоровной свежий самогон, а заодно изредка поглядывал на стыдливо белеющее в углу комнаты ложе деревенской страсти, которой (страсти) еще не пришел черед, ить какая ж страсть без самогону… В ходе дегустации экс-бригадир только было собрался внести рационализаторское предложение по способу очистки первача при помощи купороса и пропитанного марганцовкой войлока, как и раздался стук в дверь.
— Кого еще черт принес на ночь глядя? — Сирена Федоровна поставила на стол миску с салатом «оливье по-деревенски» и нервно отерла руки передником. Она почему-то подумала, что это заявилась соседка — сплетница Райка — опять занять спичек или керосину до пенсии. Если соседка увидит, что у Сирены Федоровны гость, об этом завтра же примутся судачить все Затиральники… Хотя у самой Райки только ленивый промеж ляжек не грелся. Шлюха паскудная! Принесла ее нелегкая, стерву языкастую!
Стук повторился.
— Иди открой, что ли, — встревожено посоветовал бывалый тракторист и закрылся от возможных неприятностей стаканом с новой порцией самогона.
— Ох, я ей сейчас выскажу, шалаве неудойной, чтоб вдругорядь не шлялась! — уверенная в том, что приперлась-таки Райка, пообещала в сердцах Сирена Федоровна и вышла в сени. Однако, когда она открыла дверь, заготовленная ядовитая фраза «Чего приперлись, Раиса Ляксевна, ай опять соль на ночь глядя кончилась, ж… посолить нечем?!» застряла у нее в горле.
