При редактировании всегда обращайте внимание на абзацы. Очень важно, где вы поставите отступ. Отступы свидетельствуют о прерывании и непрерывности текстового потока и являются необходимым архитектурным элементом текста, частью его структуры и целостного ритмического рисунка.
Поскольку следующий отрывок во многом субъективен, я решила отнести его в категорию «размышлений на тему».
Как правильно разделить текст на абзацы
В книгах по писательскому мастерству мне не раз попадались такие советы: «Роман должен начинаться с абзаца, состоящего из одного предложения»; «абзац должен состоять из четырех предложений, не более» и т. д. Все это ерунда. Скорее всего, своим происхождением эти правила обязаны периодическим изданиям, где текст делился на колонки (газеты, литературные журналы, «Нью-Йоркер» и т. д.). Без колонок, буквицы в начале и интервалов между абзацами напечатанный мелким шрифтом текст визуально сложен для восприятия. Если ваши тексты публикуются в периодических изданиях, редакторы добавят отступы и интервалы. Но вы не обязаны делать это в своей прозе.
Правило «чем короче, тем лучше» популярно у тех писателей, кто считает, что проза не должна звучать «слишком литературно». «Если я напишу предложение и оно покажется мне чересчур литературным, я его выкину», – хвастаются они. Как правило, это авторы детективов и триллеров, предпочитающие сухой рубленый «мачо»-стиль, сам по себе являющийся литературным средством, рассчитанным на определенный эффект.
Глава 4. Повторы
Внезапно налетел холодный ветер,
И дождь холодный пролился внезапно.
Журналисты и школьные учителя хотят как лучше, но благими намерениями выложена дорога в ад. Одно из деспотических школьных правил гласит: нельзя использовать одно и то же слово дважды на одной странице. Авторам приходится открывать словарь синонимов и отчаянно искать замены, которые по смыслу могут быть далеки от того, что хочется сказать.
Словарь синонимов – бесценный инструмент для писателя; бывает, не можешь вспомнить то или иное слово или необходимо использовать разнообразную лексику. Но не стоит делать словарь своим основным инструментом. Слова из словаря, которые на самом деле не ваши, заметны так же, как фламинго в стае голубей, и способны изменить тональность текста. «Хватит ей сливок, хватит сахара, хватит чая» звучит совсем не так, как «хватит ей сливок, достаточно сахара, довольно чая».
Повторы портят текст, когда их много, а слово повторяется без причины. «Он занимался своими исследованиями у себя в кабинете и исследовал то, что написал Платон». Если не перечитывать и не редактировать написанное, подобная наивная речевая ошибка будет встречаться время от времени – все этим иногда грешат. Проблема легко решается редактированием: достаточно подобрать синоним или иначе построить фразу, например: «Он изучал Платона, сидя у себя в кабинете, и делал заметки».
Однако строго соблюдать правило «никаких повторов в рамках одной страницы или абзаца» и избегать любых повторов во что бы то ни стало – значит идти против самой природы нарративной прозы. Повторение слов, фраз, образов; повторение сказанного, пересказ событий; эхо, отражения, вариации – все эти приемы входят в арсенал рассказчиков с незапамятных времен, и ими пользуются все: от бабушек, рассказывающих сказки внукам, до авторов самой изощренной интеллектуальной прозы. Сила прозы во многом зависит от умения повторяться в нужном месте и в нужный момент.
Слова в прозаическом произведении не могут, как в стихах, рифмоваться, перекликаться, отстукивать барабанную дробь, а если и могут, то это должно быть не так очевидно. Ритм прозы – а повтор является основным инструментом создания ритма – обычно спрятан и незаметен, не лежит на поверхности. Ритм может охватывать все произведение целиком, весь сюжет и течение событий в романе и быть настолько растянутым во времени, что его сразу не заметишь, как не видно формы гор, когда едешь по горной дороге. Но горы там, сомнений быть не может.
ПРИМЕР 9
«Барсук-Гром» – священная ритуальная легенда индейского племени пайютов, вид устного литературного творчества, существовавший еще в те времена, когда не было разделения на поэзию и прозу. Особенностью этого жанра является отсутствие всякого страха перед повторами; слова повторяются часто и в открытую, а повторы служат сюжетообразующим приемом и наделяют слова величием и силой, как в заклинании. Эта легенда считается священной, но не настолько, чтобы нельзя было ее пересказывать; правда, как большинство индейских сказок, рассказывать ее принято только зимой, и я прошу прощения за то, что рассказываю ее в другое время года. Ее лучше читать вслух.
«Барсук-Гром», из сборника У. Л. Марсдена «Язык северных пайютов из Орегона», дословный перевод автора, обработка Урсулы Ле Гуин:
Бывает, он, Гром, сердится, что земля пересохла, что не осталось влажной земли, и тогда решает намочить землю, потому что высохла вся вода.
Он, Гром, Властелин Дождя, живет на облаках. Иней тоже в его власти; он, Громовой Чародей, принимает облик барсука; Дождевой Чародей – он, Гром. Он роет нору, поднимает взгляд к небу, и приходят облака, а потом приходит дождь; проклятье обрушивается на землю, приходит гром, приходит молния; это Гром нашептывает злое заклинание.
Он, настоящий Барсук, лишь он один, отмечен белой полосой на носу и спине. Лишь у него она есть, лишь у барсука, и он такой один. Он, Громовой Чародей, не любит, когда земля пересыхает, ибо в сухой земле нору не выроешь; сколько ни копай, не выроешь. Он поднимает голову к небу и призывает дождь; потом приходят облака.
Повтор – излюбленный прием народной сказки, он присутствует в ней на уровне языка и композиции. Взять хотя бы «Три медведя» с ее каскадом европейских триад. (В Европе всегда всего по три, а в сказках американских индейцев чаще бывает по четыре.) В сказках для чтения вслух детям очень много повторов. Отличный пример – «Просто сказки» Киплинга (см. пример 1): повторы в них играют роль мантры или заклинания, композиционного приема, заставляющего смеяться и взрослых и детей.
Повторы часто приводят к возникновению юмористического эффекта. Когда Дэвид Копперфилд впервые слышит, как мистер Микобер произносит: «Как-нибудь выкарабкаемся», эти слова ничего не значат для Дэвида или для нас. Но на протяжении романа Микобер, вечно оптимистичный, несмотря на все свои неурядицы, повторяет эту фразу столько раз, что становится очень смешно. Читатель уже ждет ее, как неизбежного и восхитительного повторения музыкальной фразы в пьесе Гайдна. Но юмористическим эффектом дело не ограничивается: каждый раз, когда Микобер произносит эту фразу, она обрастает дополнительными смыслами. Становится более весомой. И зловещий подтекст с каждым разом становится все мрачнее.
В следующем примере описывается знойный летний день: это описание задает атмосферу длинного мрачного романа благодаря повторению единственного слова, неумолимого, как удары молотка.
