Наука представляется нам чем-то очень мудрёным – смесью непонятных слов и длинных формул. Это страшно, учитывая, что половина учащихся журфака – это те, кому в школе после очередной двойки по математике поставили диагноз: «Ты же гуманитарий».
Особенно пугают сами учёные. Это очень-очень серьёзные люди. У них длинные бороды, вместо пива они пьют ортокарбонатную кислоту, закусывая её кварк-глюонной плазмой. Когда молодой журналист отправляется брать у них интервью, то тут же из профессионала превращается в студента-троечника, сдающего экзамен суровому профессору. Он замирает, как кролик перед удавом.
Ещё раз: я не виню своих молодых коллег. Кролика тоже можно убеждать, что конкретно этот удав сделан из китайского пластика, а посему совершенно безопасен. Но против рефлексов не попрёшь.
Я тоже слегка боюсь учёных, хотя у меня у самого есть борода (маленькая). Я вообще побаиваюсь тех, кто знает о чём-то намного больше меня, а таких – подавляющее большинство. Однажды я брал интервью у очень сурового доктора биологических наук с окладистой седой бородой. Он долго рассказывал мне, как ЦНС переключается с обработки и анализа экстероцептивной информации на работу с информацией висцеральной, что явно видно по реакции соматосенсорной зоны на интраперитонеальную стимуляцию во время медленноволнового сна…
Если кратко, то речь шла о гипотезе, предполагающей, что во время сна наш мозг не просто отдыхает, а активно обрабатывает информацию от внутренних органов. В итоге я написал абсолютно хулиганскую статью. Вот короткий отрывок из неё:
«…Моя сетчатка фиксирует белые и чёрные точки. Мозг их превращает в загогулины, загогулины – в буквы, буквы – в слова, слова – в смыслы. Так получается этот текст. Возможно, нечто подобное происходит во сне с сигналами внутренних органов. Кора мозга их как-то обрабатывает, обобщает, анализирует. Только вот наше дневное сознание не способно это воспринять. Остаётся лишь фантазировать, как по ночам наш мозг устраивает планёрки.
– Так, желудок, что там у тебя?
– Не волнуйтесь, шеф. Всё в порядке. Очень много растительного белка, эти сосиски – сплошная соя.
– Алё, ребята! Кому-нибудь нужен растительный белок? Присылайте заявки. Что там с печенью?
– У меня всё как обычно. Сивушные масла, этиловый спирт и ещё какая-то гадость…»
Получившийся текст послал учёному. Бородатый доктор наук ответил, что будет читать текст придирчиво и привлечёт к этому делу жену, которая тоже доктор наук. Стало страшно.
Через неделю пришёл ответ. Он начинался словами: «Недопустимо публиковать в таком виде. Немедленно исправьте!» У меня похолодело всё: и висцеральные органы, и соматические, и даже центральная нервная система. Дрожащей рукой я нажал кнопку Enter… В файле, который прислал учёный, оказалась всего одна правка: в слове «сосиски» было пропущено «ис». И это всё! Других замечаний у двух солидных учёных не было.
В файле, который прислал учёный, оказалась всего одна правка: оказалось, в слове «сосиски» было пропущено «ис».
Можно ещё одну байку про общение с учёными? Как-то я решил написать жёлтую-жёлтую статью о сексе у животных. Отправился к какому-то очень титулованному дяденьке, профессору, чуть ли не академику. Смущаясь и краснея, объясняю ему задачу: «Мы хотим подготовить публикацию, посвящённую различным аспектам копулятивного поведения некоторых отрядов млекопитающих…» Титулованный дяденька одобрительно кивает: «Хорошая тема, интересная. Но сначала давайте анекдот расскажу. Значит, трахает мужик бабу…»
Сам анекдот я забыл. А вот про секс профессор говорил очень интересно. Наверное, многие знают, что самки некоторых животных имеют дурную привычку пожирать самца после спаривания. Так вот этот биолог рассказал мне, что некоторые пауки-мужчины притаскивают к своей барышне муху, завёрнутую в паутину: мол, жри её, а не меня. Пока самка эту упаковку разрывает, самец успевает сделать своё приятное и нужное дело и благополучно сбежать. Но есть особо продвинутые пауки-мужчины: они муху едят сами, оставляя лишь оболочку, которую заворачивают и преподносят своей избраннице – пока она распознает обман, можно успеть скрыться. Согласитесь, что эта история куда интереснее большинства порнороликов.
В общем, мир изменился. Доктора наук позволяют себе шутить. А молодые журналистки с колечком в левой ноздре считают, что текст про науку должен быть суровым, как могила бухгалтера.
Если что – я на стороне докторов.
P.S.
В этой главе я использовал одну из своих колонок в «Коте Шрёдингера» (правда, про секс у насекомых там не было, мы всё-таки 12+). Когда мы создавали этот журнал, я ждал, что учёные обрушатся на нас с критикой: нельзя, мол, легкомысленно писать о такой сакральной субстанции, как наука. А когда статьи с упоминанием академиков и членов-корреспондентов комментирует в углу страницы мультяшный котик, это и вовсе безобразие.
Помнится, однажды мы проводили встречу с читателями. И слово попросил очень пожилой, очень заслуженный и очень бородатый доктор технических наук:
– У меня есть претензия к вашему журналу…
Вот, думаю, началось.
– …Слишком мало у вас иронии. Помните, Николай Тимофеев-Рессовский говорил: «Нельзя заниматься наукой со звериной серьёзностью». Какие-то вы суховатые!
Эта ужасная реальность
О том, почему я не пишу фантастику
В качестве эпиграфа к этой колонке процитирую моего любимого Сергея Довлатова:
«– А правда, что все журналисты мечтают написать роман?
– Нет, – солгал я».
Не буду кокетничать и признаюсь, что роман я написать мечтаю. И явно это будет не романтико-психолого-философское произведение. По долгу службы мне положено писать научно-фантастические романы.
Оно, казалось бы, и проще. Не надо скрупулёзно выверять детали: выяснять, какого цвета были мундиры французских кирасиров во время битвы под Аустерлицем или как пахнет свежий кус-кус в марокканской хижине. Можно дать волю воображению. Придумать далёкую-далёкую галактику и населить её существами по своему вкусу, не сверяясь с учебником биологии.
Но сколько бы я ни собирался сесть за это великое произведение, каждый раз поражался, насколько бедная у меня фантазия. Это на редакционных планёрках я кажусь креативным и буйным. А в реальности…
Меня сдерживает то, что внеземная жизнь должна принципиально отличаться от нашей. Иной климат, иная история планеты, иная химия, иной набор эволюционных случайностей – всё не как у нас. А значит, в романе должны фигурировать совершенно фантастические твари.
От написания фантастического романа меня сдерживает то, что внеземная жизнь должна быть принципиально непохожей на нашу.
Давайте прикинем и перечислим основные параметры:
