Можно залезть ещё глубже в наш внутренний мир. Не исключено, что на пищевые пристрастия влияют микроорганизмы, обитающие в теле, особенно в кишечнике (на этом месте должна была быть шутка, что мы никогда не будем одинокими). Некоторые называют микробиоту «дополнительным органом человека», благо совокупность населяющих нас существ весит порядка двух килограммов и состоит… В черновом варианте книги я написал: «…из миллиардов клеток». Но умные люди меня поправили, указав, что я ошибся на несколько порядков и речь идёт о десятках триллионов. Наши «сожители» тоже имеют свои гастрономические предпочтения и, возможно, как-то влияют на наш вкусовой выбор. Впрочем, это пока не более чем гипотеза.
Но было бы глупо сводить всё наше поведение к чистой биологии. Тем более что она часто ошибается в своих посланиях – диабетик может любить сладкое, а человеку с непереносимостью лактозы не обязательно должен казаться противным вкус молока.
Было бы глупо сводить всё наше пищевое поведение к чистой биологии.
Куда важнее могут оказаться социальные и психологические факторы. То же самое молоко способно вызывать отвращение у доярки. С генами LCT и MCM6 у неё всё в порядке, но за смену она насмотрелась на сотни литров этой белой жидкости, и это повлияло на её вкусовые предпочтения.
Пройдя от рецепторов по нервным волокнам, вкус в итоге распознаётся и обрабатывается мозгом. И он не просто анализирует химические сигналы, но и соотносит их с воспоминаниями: это блюдо я впервые попробовал, когда повёл любимую девушку в ресторан; такую кашу меня чуть ли не насильно заставляли есть в детском саду; а эти пироги с вишней предпочитал агент Купер из сериала «Твин Пикс»…
К сожалению, психологи мало изучают особенности пищевого поведения обычного человека, сосредотачиваясь только на патологиях – булимии и анорексии. А ведь еда это ещё и форма коммуникации, ритуал, набор символов.
Не жалуют еду и представители других социальных наук. Я как-то оказался на конференции социологов. Одна половина говорила о том, как лучше проводить опросы накануне выборов (будто не ясно, кто победит), а другая – о соотношении дюркгеймовской парадигмы с веберовской. И даже во время фуршета никто не был готов посоветовать хотя бы одного специалиста по социологии еды.
Уж, казалось бы, простой и важный вопрос: сколько процентов жителей России во время обеда придерживаются традиционной схемы первое-второе-третье, а сколько перешло на другие схемы вроде японской или американской? Но нет на него ответа, равно как и на другие вопросы, связанные с пищевым поведением наших сограждан.
Ладно, я не совсем объективен. Есть социологи, которые используют мощный потенциал еды как социального инструмента. Например, мои знакомые разработали методику, которая помогает снижать межэтническую напряжённость. И её важный элемент – совместное приготовление национальных блюд мигрантами и коренными жителями. Вроде бы эта штука работает.
Кстати, у меня был похожий опыт, когда я работал в районной школе. Мы как-то устроили «День географии», во время которого школьники соревновались в приготовлении и презентации еды. Было забавно наблюдать, как славянские подростки объединились с кавказскими и среднеазиатскими ровесниками, чтобы поразить всех долмой и пловом. А ведь в обычное время они практически не общались друг с другом…
В общем, посмотрите ещё раз в свою тарелку. Вы не представляете, какой важный и сложный объект сейчас перед вами!
Открытые вопросы:
• Можно ли создать технологию оцифровки вкуса, которая позволит записывать, хранить, передавать и воспроизводить ощущения от того или иного блюда?
• Можно ли создать вкусовые сенсоры, аналогичные человеческим?
• В какой степени наш выбор того или иного блюда определяется биологическими факторами, а в какой – социально-психологическими?
Ё
О том, как Рёнтген оказался Рентгеном
Могу с гордостью заявить – я работаю в полностью ёфицированном издании. Во всём виноват физик Эрвин Шрёдингер, в честь которого был назван кот из мысленного эксперимента, который, в свою очередь, дал имя нашему журналу. Согласитесь, что Шрёдингер и Шредингер – это два разных человека, может быть, даже незнакомых друг с другом. Так буква «Ё» попала на обложку. Ну а дальше логично было внедрить её во все слова, где ей положено находиться.
Согласитесь, что Шрёдингер и Шредингер – это два разных человека, может быть, даже незнакомых друг с другом.
Легенда гласит, что буква «Ё» появилась благодаря ёлке. В 1783 году княгиня Екатерина Дашкова на заседании Академии наук привела название дерева «іолка» и поинтересовалась: зачем писать две буквы, когда их можно заменить одной? Учёные и писатели идею поддержали.
Но всё равно в массовое употребление эта буква не вошла, несмотря на государственную поддержку. Другая байка гласит, что в 1942 году Сталин запутался в фамилиях генералов и потребовал, чтобы «Ё» внедрили для обязательного употребления. Тоже не помогло.
А вот уже не легенда, а цитата из реального документа:
«Игнорирование или отказ печатать букву «ё» будет означать нарушение Федерального закона «О государственном языке Российской Федерации» № 53-ФЗ, подписанного Президентом РФ В. В. Путиным 1 июня 2005 года».
Это из постановления Министерства образования и науки РФ. Но ни упоминание имени Путина всуе, ни угроза нарушить закон не смогли пока вернуть «Ё» к полноценной жизни.
А правила не такие уж и жёсткие. Не обязательно использовать «Ё» везде, но нужно её ставить хотя бы в именах собственных или в словах, которые могут быть неоднозначно прочитаны (например, все / всё или небо / нёбо).
Ни упоминание имени Путина всуе, ни угроза нарушить закон не смогли пока вернуть «Ё» к полноценной жизни.
С именами это особенно важно. Все мы знаем немецкого учёного Вильгельма Рентгена, первого лауреата Нобелевской премии по физике, открывателя лучей, носящих его имя. Так вот – не было такого человека! Был Рёнтген (Röntgen), и лучи соответственно должны именоваться рёнтгеновскими.
Точно так же не существовало русского математика Пафнутия Чебышева, его фамилия была – Чебышёв. А тот, в честь кого назван процесс обеззараживания продуктов, был вовсе не Пастером, а Пастёром. А ещё единица измерения – ангстрем (это красивое число 10–10). Её в XIX веке предложил шведский физик и астроном Андерс Ангстрём, и правильнее было бы говорить: «Диаметр орбиты электрона в невозбуждённом атоме водорода равен примерно одному ангстрёму». Правда, тут есть хоть какое-то рациональное объяснение – с буквой «ё» получаются ассоциации со словом «стрёмный».
Тот, в честь кого назван процесс обеззараживания продуктов, был вовсе не Пастером, а Пастёром.
Вообще, тотальное игнорирование этой буквы является загадкой. Исчезла она потому, что при высокой печати вводила в дополнительные расходы – требовались добавочные литеры. Но сейчас эта проблема, мягко говоря, неактуальна. Но буква «Ё» всё равно не используется. И даже мировой заговор не заподозришь: в защиту этой буквы выступали и классики филологии, и главы государства, и писатели… Даже непонятно, кто, собственно, против.
