Это, наверное, самое знаменитое исследование в социальной психологии. По крайней мере, по мотивам этих событий снято уже несколько художественных фильмов: немецкий «Das Еxperiment» (2001), его американский римейк «Эксперимент» (2010) и «Тюремный эксперимент в Стэнфорде» (2015).
Забавно, что ни в одном из фильмов нет внятной любовной линии. А в реальности она была. В то время Филип Зимбардо ухаживал за симпатичной девушкой из Калифорнии Кристиной Маслач. Перед тем как повести её ужинать, он предложил посмотреть на свой эксперимент. Вот как он описывал эти события в книге «Эффект Люцифера»:
«…Мимо открытой двери моего кабинета прошествовал отряд скованных цепью заключённых, которых последний раз в день вели в туалет. Как обычно, цепь на лодыжке одного была прикована к цепи другого; на головах были большие бумажные мешки, рука каждого заключённого лежала на плече впереди идущего.
– Крис, смотри! – воскликнул я.
Кристина посмотрела и сразу же отвела глаза.
– Ты видишь? Что скажешь?
– Я уже всё увидела, – она снова отвела взгляд.
Я был потрясён её кажущимся безразличием.
– Что ты хочешь сказать? Ты что, не понимаешь? Это же лаборатория человеческого поведения, мы видим то, чего никто раньше не видел в подобной ситуации. Что с тобой?
Ответить она не могла, потому что испытывала настоящий эмоциональный шок. По её щекам бежали слезы. «Я ухожу. Я не поеду ужинать. Я еду домой».
Эта история завершилась голливудским хеппи-эндом. Эксперимент был срочно прекращён. Зимбардо помирился со своей возлюбленной, они вскоре поженились и до сих пор живут вместе. Кстати, Кристина Маслач тоже стала известным психологом (к примеру, она входит в число основных экспертов по синдрому эмоционального выгорания).
Теперь я хотел бы похвастаться. Десять с лишним лет назад мне посчастливилось взять интервью у Филипа Зимбардо (мне помогали в этом мои бывшие ученики Пётр Рахманов и Пётр Иванов). Этот текст вышел в забытом богом издании «Новое русское слово», поэтому я позволю здесь процитировать его фрагменты:
– Если бы вы знали, как сильно изменятся участники вашего эксперимента, вы бы всё равно начали это исследование?
– Да, конечно, ведь этот эксперимент даёт нам понять, как далеко может зайти человек в подобной ситуации. Правда, знай я всё с самого начала, то остановил бы эксперимент раньше – до того, как в «охране» начал проявляться садизм, а в «заключённых» – рабская патология мировосприятия.
– Во время эксперимента вы взяли на себя функцию «коменданта тюрьмы». Каково вам было?
– В моей роли начальника тюрьмы была та же самая установка, которая привела к тем драматичным изменениям в «хороших» молодых студентах под «властью ситуации». Я не всегда контролировал то, что делал.
– Правильно ли я понимаю, что, на ваш взгляд, ответственность за зверства военных должны нести не сами солдаты, а политики, которые их послали на войну?
– Я попытаюсь показать, что солдаты, виновные в преступлениях, – это нормальные люди, а не патологические садисты. Только они были испорчены «силами обстоятельств», как в иракской тюрьме «Абу Грейб». Нет как таковых «плохих яблок», но ими стали «неплохие», попав в «плохую бочку», созданную американским правительством. Уроки социальной психологии подсказывают нам, что власть ситуации может превратить человека в кого угодно – в мать Терезу или в Адольфа Гитлера.
– Социальный психолог Стэнли Милгрэм как-то сказал: «Если бы мне нужно было набрать персонал для фашистского концлагеря, я мог бы сделать это в любом американском городке». Насколько я понимаю, вы согласны с подобной позицией. Вас не упрекают в отсутствии патриотизма?
– Я патриот и люблю свою страну. И именно поэтому я пытаюсь указать и на некоторые недостатки нашей нации. А что касается Милгрэма, с которым, кстати, я учился в одном классе, то я разделяю его мнение, что ситуация может брать контроль над человеком, и мой эксперимент говорит об этом же… Это ужасно.
– Получается, что геноцид и диктатура могут возникнуть когда угодно и где угодно. Это так?
– Увы, это так. И я не исключаю, что уровень жестокости и насилия будет только возрастать. Именно поэтому люди каждой страны имеют право и должны знать, что делает их правительство.
– Вам самому не страшно?
– Я придерживаюсь оптимизма, так как верю, что человеческая натура склонна не только к жестокости и насилию, но и к героизму, что подтверждают и настоящие дни, и история. В своей книге «Эффект Люцифера» я много страниц посвящаю проблеме героизма. Особенно меня интересует «повседневный» героизм. Есть те, кто сделал подвиг своей профессией, типа Махатмы Ганди или Мартина Лютера Кинга. Но есть и обычные люди, которые живут обычной жизнью, но в некоторый момент они бросают вызов жестокой силе ситуации. Вот такие герои интересуют меня больше всего.
– Почему вы не стали политиком, а остаётесь учёным и преподавателем?
– Мне нравится жить среди идей и открытий. Я люблю своих студентов. Политика же – всего лишь компромисс. Политический деятель должен всё время угождать большинству. Я не хочу быть таким.
И ещё одна история. Здесь я не хвастаюсь, а скорее наоборот. Как-то меня пригласили провести занятие по социальной психологии на каком-то мероприятии в Сахаровском центре. А после предложили пройти в соседний корпус и поучаствовать в небольшом эксперименте по мотивам Зимбардо. Там как раз проходила какая-то выставка на тему ГУЛАГа, и один из залов был оформлен под тюрьму.
В качестве «зэков» выступали студенты колледжа, а я выступал в роли начальника тюрьмы. Всё это продолжалось в течение полутора часов, а не пять дней, как в исходном эксперименте. И конечно, не было ни жестокости, ни унижения. Но мне всё равно не хочется вспоминать о том, как я себя вёл и что чувствовал.
Наука о грехе и искуплении
О том, как социальная психология помогает сначала понимать мир, а потом – улучшать его
И наконец, третий социальный психолог – Эллиот Аронсон. Он, наверное, не такой знаменитый, как Зимбардо и Милгрэм. Но его книги «Общественное животное», «Законы поведения людей» и другие были переведены на множество языков (в том числе и на русский), став настоящими бестселлерами.
Однажды я решил взять у него интервью. В чём заключается миссия социальной психологии? Чему она может научить? Что эта наука значит лично для него? И т. д. Я послал вопросы по электронной почте, а в ответ получил целое эссе. Не знаю, написал ли его Аронсон специально для меня или это была уже готовая статья. Но на русском языке я больше нигде этот текст не встречал. Поэтому воспроизвожу его здесь почти целиком.
