Его биографию можно экранизировать серий на тридцать – столько событий уместилось в относительно короткой жизни (родился в 1865-м, умер в 1920-м). Ещё студентом Московского университета Павел Штернберг был награждён факультетской золотой медалью за работу «О продолжительности вращения Красного пятна Юпитера». Дальше – успешная научная карьера: передовые опыты по использованию фотографии для изучения двойных звёзд, статус профессора, руководителя обсерватории…
Одновременно с этим Штернберг тайно вступает в РСДРП, занимается подготовкой восстания. После подавления революции 1905 года хранит оружие прямо в здании обсерватории. В апреле 1917-го приветствует Ленина на Финляндском вокзале. Прямо оттуда едет на первый Всероссийский астрономический съезд, где его избирают председателем. В октябре того же года участвует в вооружённом восстании в Москве. Не поддержавшие революцию офицеры сняли с гарнизонных пушек прицелы. Штернберг, используя свои знания баллистики, сумел точно навести орудия и обеспечил обстрел Кремля. В ноябре – декабре 1919 года он в качестве одного из руководителей принял участие в штурме Омска. Финал: при форсировании Иртыша астроном-революционер простудился и вскоре умер.
После подавления революции 1905 года он хранил оружие прямо в здании обсерватории.
Согласитесь, богатая биография! В России таких учёных было немало: народоволец-химик Алексей Бах, диссидент-физик Андрей Сахаров… Или взять академика Николая Морозова. Он был одним из лидеров «Народной воли», просидел 30 лет в тюрьме и написал за это время несколько сотен научных работ по физике, химии, биологии, астрономии и многим другим наукам. А почти 100 лет спустя физик-ядерщик Юрий Орлов проведёт десять лет в тюрьмах и ссылках за свою правозащитную деятельность.
Обратите внимание: это всё учёные, которые занимаются «кабинетными» науками. Что уж говорить по геологов или географов, в чью жизнь приключения входят по долгу службы?!
Но все эти насыщенные событиями биографии встречаются одна на тысячу, особенно в наши дни. Хроника жизни обычного современного учёного (неважно, российского, американского или какого-нибудь ещё) гораздо прозаичнее. Основные вехи примерно такие:
– поступил в университет X;
– окончил университет X;
– начал работать на кафедре Y;
– защитил диссертацию;
– стал профессором в университете S;
– получил звание академика;
– написал Z научных статей и F монографий, был научным руководителем у N аспирантов, выступил на M конференций.
Вот и всё. Жизнь прошла по маршруту: дом – университет – лаборатория – дом. Дальше – только некролог с казёнными словами о том, каким он был талантливым учёным и отзывчивым человеком. Завидовать нечему. Или как?
Жизнь прошла по маршруту: дом – университет – лаборатория – дом. Дальше – только некролог…
Если подумать, почитать, то начинаешь понимать, что поводов для зависти здесь не меньше. Жизненное событие – это не обязательно путешествие через Антарктиду или вооружённое восстание. Это ещё и приключение мысли.
Вот сидит человек в своём скучном кабинете, грызёт карандаш и размышляет, например, о том, как же Вселенная получилась именно такой, а не какой-то другой. Или почему бактерия ведёт себя так, а не иначе. Или как сделать так, чтобы аккумулятор дольше держал заряд. Или… не важно.
Учёный выписывает формулы, вычисления не сходятся – не хватает какой-то переменной. Он мучается, грызёт карандаш с удвоенной силой. Всё равно не получается. Звезды не скапливаются в галактики, эволюция не доходит до человека, атомы отказываются образовывать заданную решётку. Это же настоящая трагедия, пусть и не выходящая за пределы одной черепной коробки.
Так проходят дни, месяцы, годы. И вдруг вспыхивает в голове лампочка: «Решение есть! Я его нашёл!» Драма мысли закончилась хеппи-эндом. И это для человека (а порой и для человечества) куда важнее, чем какая-нибудь революция. Только сделать из этой истории сериал гораздо сложнее. Но зато причины для зависти гораздо серьёзнее.
P.S.
Помню, как писал эту колонку. Это были новогодние праздники, я сидел в загородном доме моего брата, смотрел на горящий камин и предавался мечтам. Мечты были наивно-подростковые: поехать на станцию «Восток» в Антарктиде, в одиночку перейти Хибины с запада на восток, отправиться в кругосветное плавание на научном судне. Ну, а если ничего не получится? Если мой мир будет всё так же ограничиваться клавиатурой ноутбука? Может ли в этом пространстве произойти что-то значимое?.. Однозначного ответа у меня нет до сих пор.
Почему еда лучше секса
О метафорах, которые помогают нам сделать мир понятнее
Я их люблю. Бабочку Лоренца, бутылочное горлышко, чёрный ящик, первичный бульон, геном-книгу, крысу Эйнштейна… Ну и, конечно, кота Шрёдингера.
Это всё метафоры науки, которые помогают нам лучше понимать сложные вещи. Понятие метафоры ввёл в оборот ещё Аристотель (проще назвать, что он ввёл в своём IV веке до нашей эры).
В случае с популяризацией науки речь идёт о том, что некое зубодробительное понятие объясняется через максимально простые образы. Мы ещё со школы помним, что митохондрия – это энергетическая станция клетки, а вот если употребить слово «аденозинтрифосфатсинтаза», то становится страшновато.
Мы помним, что митохондрия – это энергетическая станция клетки, а вот если употребить слово «аденозинтрифосфатсинтаза», то становится страшновато.
Некоторые словосочетания становятся настолько привычными, что мы даже не задумываемся об их метафорической сущности. Филологи называют это стёртой метафорой. В быту классический пример – ножка стула. В науке близко к этому стоит, например, чёрная дыра, которая на самом деле вовсе не дыра и вовсе не чёрная, а скорее наоборот.
Ещё филологи выделяют резкую метафору (диафору). Это когда образ и то, что с его помощью пытаются объяснить, расположены в максимально далёких смысловых областях. Допустим, приключения двух клоунов в поезде иллюстрируют теорию относительности, а домашний кот в ящике – парадоксы квантовой механики.
Хорошая научная метафора обладает несколькими качествами.
Во-первых, она не должна сильно искажать смысл исходного явления. Впрочем, искажать она всё равно будет, вопрос – насколько. Если мы возьмём всё те же митохондрии, то формулировка «энергетические станции клетки» очень сильно упрощает картину. Вовсе они не станции, а органеллы, к тому же на обеспечении энергией их функции не заканчиваются, у них даже ДНК собственная есть. Но главное выделено. Вот если бы мы сравнили митохондрию с информационным центром или со свалкой отходов, то это было бы явное враньё.
Во-вторых, образ, с помощью которого передаётся научное понятие, должен примерно одинаково восприниматься большинством читателей-слушателей. Отсюда, кстати, и название этой главки (а вы думали, почему я её так назвал?).
