Бетти и трое ее детей жили в одной комнате в доме № 47 на Академи-роуд. Дом внутри дома, причем довольно тесный. В этой комнате 23 ноября 1945 года родился Деннис Нильсен, и в этой же комнате семь лет спустя он увидел то, что травмировало его до конца жизни. Одну кровать занимали мать с Сильвией, другую – Деннис с Олафом Младшим. С братом Деннис никогда не ладил, вероятно, потому, что Олаф Младший еще помнил отца, а Деннис уже нет. Он больше ладил с сестрой, но и в этих отношениях не хватало глубины. Во всех аспектах Деннис производил впечатление одинокого ребенка, чье сердце упорно оставалось закрытым и чью тайную воображаемую жизнь никто не мог даже представить. Он был тихим, замкнутым одиночкой. «С тех самых пор, как я научился ползать и ходить, мать всегда смотрела на меня с отчаяньем», – писал он, говоря о себе как о «бродяге, не ладившем с ровесниками». Он действительно бродил: завел привычку уходить в неизвестном направлении, никого не предупреждая, и пропадал так часто, что его мать вынуждена была связать ворота сада леской, чтобы предотвратить его побег. Это его не остановило: вскоре он научился проползать под забором, после чего в неуверенности торопливо уходил вниз по улице. По его словам, он был несчастным, угрюмым ребенком, недоверчивым и страдающим от комплекса неполноценности. Если бы тогда его отвели к психиатру, тот бы сразу увидел признаки того, что мальчик испытывает проблемы с самоидентификацией.
Невзирая на это, жизнь в доме № 47 на Академи-роуд, похоже, ему нравилась, и Деннис Нильсен сохранил яркие воспоминания о своем детстве:
Я помню статуэтку большой китайской собаки (коккер-спаниель) на серванте. Мама почему-то звала ее Тарзаном. По радио крутили песни «Досуг для работников», «Попробуй» и прочую музыку для работы: пока мама занималась бесконечной стиркой и домашними делами, она подпевала всем популярным мелодиям. В открытом очаге, который топили углем, за металлической решеткой горел огонь, на котором вечно что-то сушилось – полотенца или подгузники. Комната была тесной, но уютной.
Мама умела мастерски украшать интерьер. Она полагалась только на себя в ежедневной борьбе за сведение концов с концами. С торчащих с потолка балок всегда свисала постиранная одежда. В гостиной тоже имелся большой открытый камин, по бокам которого в специальных отделениях хранилось «топливо». Радио в гостиной не имелось: бабушка была ужасно религиозной и не одобряла это изобретение. Она всегда высказывалась неодобрительно о многих мировых явлениях: о кино, об алкоголе, курении, о танцах и современной музыке. [После церкви] мы приходили домой к воскресному ужину. Бабушка готовила всю еду заранее, потому что ненавидела заниматься хозяйством в «Божий день». Я до сих пор не пробовал мясного супа вкуснее, чем у нее. До сих пор я могу представить ее сидящей в гостиной и читающей «Христианский вестник». Я никогда не слышал, чтобы взрослые в нашем доме употребляли ругательства или слово «секс». Дети просто как будто появлялись в доме по ночам сами по себе, без всякого объяснения.
Летом вся семья, вооружившись едой для пикника, – печеньем, сэндвичами и бутылками лимонада, – приходила на пляж Фрейзербурга с ведрами и лопатами. «Миссия веры» размещала на песке свое знамя и читала проповедь собравшимся (в основном детям). Я брал банку из-под варенья и уходил на Кессок (ручей, впадавший в море), чтобы ловить там угрей… Я лежал на холме над свалкой у Деннидафф-роуд на ковре из маргариток и лютиков, глядя в солнечное небо и слушая песни жаворонков. Или собирал лягушачью икру и наблюдал, как она медленно превращается сначала в головастиков, а потом в маленьких черных взрослых лягушек. Я выпускал их в высокую влажную траву возле пруда или ручья.
Прекрасным источником всяческих удовольствий в жизни выступал дедушка.
На Рождество дети писали письма Санта-Клаусу, сжигали их и смотрели, как искры от них вылетают в каминную трубу.
Хотя Бетти Нильсен старалась быть для своих детей и матерью, и отцом одновременно, это было невозможно и, кроме того, неразумно, поскольку она все еще считалась достаточно молодой, чтобы отправиться вечером на танцы. В конечном итоге суррогатными родителями ее детям неизбежно стали Лили и Эндрю Уайт, и между Эндрю и его внуком Деннисом установилась особая связь, которую они оба ценили больше, чем любые другие отношения в семье. Деннис вырос похожим на дедушку, и он ценил те дни, когда дедушка возвращался с моря домой. Эндрю Уайт стал его единственным компаньоном, единственным человеком, с которым Деннис ощущал себя счастливым и с которым легко находил общий язык. Он всегда с нетерпением ждал возвращения дедушки с рыбалки; когда же тот уходил в море снова, это оставляло в его душе пустоту, которую ничто не могло заполнить. Он всегда с радостью находился в компании дедушки и гордился тем, что именно к Деннису этот старый морской волк возвращался домой. Деннис никогда не спрашивал о своем отце и не выказывал никакого любопытства на его счет. «Я ничего не помню об отце, кроме коричневой фотографии, на которой изображен мужчина в военной форме, стоящий рядом с улыбающейся матерью в день их свадьбы. Она старалась о нем не вспоминать. Зато я отлично помню, как меня относил наверх на своих сильных руках мой великий герой и защитник. Мой дедушка».
Мужчина и мальчик отправлялись на долгие прогулки к гавани, проходили через широкую полосу пляжа, к песчаным дюнам, возвышавшимся прямо за ним, через поле для гольфа и прямо к Инвераллочи. Эти мирные прогулки предназначались исключительно для Денниса: как будто они вдвоем противостояли всему остальному миру, и только стихия наблюдала их привязанность друг к другу. Под конец Деннис засыпал, и дедушка относил его домой на руках.
Эндрю рассказывал ему истории о морских приключениях и опасностях, наполняя голову мальчика такими историями, которыми не делился больше ни с кем из страха встретить возражения или быть осмеянным. Деннис, полный восхищения и нисколько не сомневающийся в его правдивости, был для него лучшей публикой. Он брал его с собой в Центр занятости Фрейзербурга, чтобы получить пособие в плохие времена, и чувствовал, что мальчику идея выпрашивать пособие тоже не нравится. Потом он угощал внука «вкуснейшим мороженым в кафе «У Джо» или брал посмотреть футбол – в парке Беллесли либо на местных площадках». Однажды футболист промахнулся мячом мимо ворот и попал в Денниса, отчего тот чуть не потерял сознание, но дедушка спас его «магической губкой». «Получить в лицо футбольным мячом оказалось не так уж и больно».
Олаф и Сильвия обычно оставались дома с матерью, когда дедушка с внуком отправлялись на свою прогулку к дюнам.
У дедушки был необычный талант – находить потерянные мячи для гольфа на поле для игры. Он разматывал с них бесконечную липкую резину, чтобы добраться до жидкого центра. Во время прогулок он часто встречал друзей, с которыми останавливался поговорить. Я всегда уставал после таких долгих прогулок и засыпал у него на руках по пути домой. Он также водил меня в Кейрнбулг, Инвераллочи и Сейнт-Комбс, где мы постоянно встречали каких-то родственников, которых я уже не помню… Помню только запах сетей и рыбацких снастей… Еще я ходил на марши протеста против алкоголя, которые проходили, кажется, от Сейнт-Комбс до Инвераллочи, в сопровождении флейтистов. Дедушка пел в мужском хоре. Он был столпом религиозного сообщества.
